человеческой.
На четвертой версте начала напоминать о себе кольчуга в полтора пуда, но желание узнать конечную цель всадника отгоняло мысли о боли в плечах. Перед поляком могло стоять две задачи – предупредить кого-то, либо позвать на помощь, в любом случае ему нельзя дать добраться до цели, но не менее важно узнать какова она есть, эта цель, и кто же там ждет ночного посланца. Главное не прозевать момент… Если первая заповедь ночного стрелка говорит: «Не спеши!», то вторая, не менее строгая, напоминает: «Не опоздай!»
Самый верный способ не опоздать – это вырваться вперед. Ратибор на миг задумался, резко свернул чуть влево и тропка осталась в стороне, проявляясь лишь удаляющимся стуком копыт. Ветки с хрустом хлестали в лицо, срывая отсохшие комья грязи, толстые корни так и норовили зацепиться за ноги, но опыт, обретенный в беспокойной жизни и острый глаз, позволяли распознать все препятствия загодя. Лес чуть поредел и стрелок прибавил ходу, сменив спокойную волчью рысь на рвущий жилы рывковый бег. Такой утомлял гораздо быстрее, но сейчас важна была скорость.
Он снова взял направление строго на запад и приглушенный конский топот остался в четырех десятках шагов от правой руки. Едущий тихой рысью всадник стал по чуть-чуть отставать, что сильно прибавило сил, даже дышать стало легче. Стрелок еще поднажал, руки отводили безжалостно хлыставшие ветви, дыхание чуть сменилось, шумно вырываясь наружу, и всадник стал отставать гораздо уверенней, теперь стук копыт едва доносился сквозь гущу ночного леса.
Ратибор снова рванул вправо, перескочил через полусгнивший пень и скоро выскочил на тропу не меньше чем в сотне шагов впереди поляка. Тропка ровно стелилась под ногами опавшей листвой, теперь бежать стало вовсе легко, силы не тратились на пустые прыжки и виляния. К густому запаху леса постепенно прибавился дух людского жилья, луна затуманилась едва заметной пеленой дыма, а отдаленный шум указывал на близкий лагерь многочисленного войска.
Стрелок остановился и повернулся навстречу приближавшемуся топоту, грудь тяжело вздымалась под покровом булатных колец, пришло время действовать, поскольку дальше поляка пускать нельзя. Никакого городища тут быть не может, о весях в этих местах тоже никто не слыхивал, а значит впереди раскинулся дымными кострами военный стан. А поразить с одного выстрела воина в добром доспехе, да еще когда луна светит прямо в лицо, не так-то просто. Любое неверное движение вызовет слишком уж много шума, чего возле вражьего стана допускать нельзя.
Прятаться было некогда, да и не нужно. Даже опытный глаз в полутьме не признал бы человека за толстым слоем облепленной листьями грязи. Так, полусгнившая колода у края тропы.
Ратибор присел на одно колено, скинул с плеча лук и аккуратно вытянул из колчана две стрелы. Первую ухватили за древко сверкнувшие в лунном свете зубы, а другая породнилась с туго натянутой тетивой. За густыми ветвями сверкнул шлем, мышцы напряглись, заученно натягивая толстый шнур из витых жил, лук наклонился чуть вверх, с трудом поддаваясь могучей силе. Стрелок боялся напугать коня, ведь в тихом лесу лошадиное ржание трудно с чем-нибудь спутать, он не спеша, аккуратно выцелил темный провал лица, задержал дыхание и разжал пальцы.
Рыжее оперение лишь на миг мелькнуло в лунном свете и тут же полутьма впереди ответила звонким ударом – стрела, пробив череп навылет, прошибла еще и затыльник шлема. Тело, с хрустом ломающихся под доспехом костей, ухнулось в кучу опавший листвы, конь побежал веселее, освободившись от тяжкой ноши, только собака стала как вкопанная, нос шевелился, обрубленные уши ловили каждый звук. К счастью это был волкодав, приученный вступать в бой без лишнего лая, а не дворовая шавка, с перепугу тявкающая на каждый шорох. Огромный, черный, лохматый, могущий сцепиться в смертельном двобое даже с медведем.
Ратибор тихонько отпустил зубами стрелу, пальцы уверенно перехватили толстое древко, но даже этот, едва слышный звук указал псине верное направление. Темная пасть разверзлась, обнажив огромные клыки, шерсть на загривке стала дыбом, а обрубок хвоста прижался к напряженному телу. Стрелок встретил глазами полный ненависти взгляд, сердце забилось от древнего чувства человека, встретившего хищного зверя на узкой тропе, рука потянула тихо скрипнувшую тетиву. Булатное острие сверкало в лунном свете, дрожа от нетерпения сорваться и впиться в горячую плоть.
«Не убивай без необходимости!», – гласила третья заповедь ночного стрелка, перекликавшаяся с Поконом предков. Ратибор ждал, хотя необходимость была налицо, пальцы дрожали от напряжения, взгляд цепко удерживал цель. Собака словно почуяла незыблемую уверенность затаившегося во тьме человека, никак не могла решиться на напуск. Постепенно ее пасть сомкнулась, прикрыв зубы от лунного света, шерсть улеглась и огромный волкодав, припав на брюхо, медленно пополз по тропе, отведя морду чуть в сторону. Стрелок не спускал взгляда с приближающегося зверя, булат наконечника глядел точно в сверкающий красным отсветом глаз. Он никак не мог решиться – выстрелить или просто отпустить тетиву, но ползущая на брюхе несчастная тварь, только что потерявшая хозяина, теперь вызывала больше сочувствия, чем страха. Рука ослабла, медленно отпустив тетиву, наконечник разочарованно уткнулся в сырую землю, но два взгляда – звериный и человеческий, продолжали неслышную битву за право считаться сильнейшим. Ратибор знал, что стоит отвести глаза, собака тут же вцепится в горло, поэтому он держал ее взглядом, как охотник держит медведя рогатиной, и псина не сдюжила, первой отведя взгляд, скульнула тихонько и грохнулась на спину у самых ног, покорно открывая брюхо – самое уязвимое место. Это был знак подчинения, повиновения сильного перед сильнейшим.
Стрелок, еле унимая дрожь, потрепал лохматую шкуру, готовый в любой момент ударить зажатой в кулаке стрелой, осторожно, не делая лишних движений, стянул с плеча мешок, непослушные пальцы еле справились с узлом, свободная рука нащупала кусок холодного мяса и протянула прямо к мокрому носу. Длинный синеватый язык слизнул добрый кусман, как лягушка слизывает сидящую на листе муху, только бугор прокатился под шерстью на горле, обрубок хвоста благодарно ударил по мокрой опавшей листве.
– Как тебя звать, собаченция? – стараясь не проявить дрожь в голосе молвил Ратибор. – Или у тебя, бедняги, и имени собственного нету?
Собака перевернулась на брюхо и уже совершенно беззлобно взглянула на мешок, ожидая добавки.
– Ага, размечтался! – стрелок смелей потрепал жесткую шерсть за ушами. – Мяса больше нету. Ладно, буду кликать тебя Обманщиком. Здорово ты меня напугал своими зубищами, а оказался совсем не злой. Или опять водишь за нос? Все, хватит нежностей, нам еще конячку ловить! Ну, вперед! И не отставай.
Конь, не чуя поводьев, едва отбежал на два десятка шагов, теперь выискивал что-то у края тропы, шевеля влажными губами. С этого места уже виднелись огни огромного стана, раскинувшегося за лесом больше чем на половину версты. Ратибор привязал коня, шикнул на собаку, чтоб сидела спокойно и медленно, осторожно, двинулся к далеким кострам, крепко сжимая лук и не выпущенную стрелу.
6.
Витим ухнул бревно в назначенную яму и наконец перевел дух, рукавом вытирая струившийся пот.
