– На понт и на слабо меня, Саш, брать не надо. Обидно ведь! Что я, пацан какой? Если ты не шутишь, то возникает вопрос цены.
– Хочешь, я тебя удивлю? – улыбнулся я.
– Валяй.
– Бюджет на это дело не ограничен.
– В смысле? Лимон, что ли?
– Нет, Эдик. Вообще не ограничен. Постарайся уложиться в пятерочку, но если не выйдет, я еще подтяну средства. Но отчет потребую по каждому шагу и за каждую копейку, чтобы ты поскромнее кидал себе на карман.
– Ты меня сегодня второй раз обижаешь.
– Забей, Эдик. Меня вчера так сильно обидели, что ты уж как-нибудь переживешь. Веришь?
– Ладно, не грузись.
– Добро. Берешься?
– Без вопросов. Хочешь, я тебя тоже удивлю?
– Валяй.
– Пятерочка мне не нужна. В лимон уложусь.
– А смысл?
– Вопрос чести.
– Что?! – ему и впрямь удалось меня удивить.
– Понимаешь, если я с этим делом справлюсь, моя репутация укрепится, – ответил Эдик. – Это почти меркантильный интерес. Ты ведь сам потом снова обратишься ко мне, а не к Ахмаду.
– Почти меркантильный?
– Почти. Есть ценности подороже денег.
– Да ну, – поддел я его, желая выяснить, что он думает по этому поводу.
– Вот тебе и ну. Это Ахмад или Сулейман могут с лохов просто взять денег, а работу сделать спустя рукава. Я нет.
– Почему? Это что-то новое на рынке труда.
– Нет, Саш. Это старое. Новое – то, что делает Ахмад. Поглядим еще, кто дольше продержится, как ты говоришь, на рынке труда.
– Какая разница, кто сколько продержится? Они за год нахапают больше, чем ты с такими принципами за десять.
– Может, и так. Но у меня два сына. Не знал? Хотелось бы передать им дело с хорошей репутацией. А что касается денег… Ты ведь мне позвонил по миллионному делу, не к Ахмаду.
«Вот это номер, – подумал я. – Может, не так все плохо в мире, как мне казалось? Погорячился Северный Олень, точно погорячился. Возможно, нашему престарелому миру до агонии еще далеко».
Я продиктовал Эдику фамилию следователя, который меня допрашивал, и велел работать оперативно.
– Зачем тебе труп? – спросила Катя, присев на диван.
– Исследовать, – серьезно ответил я. – Хотя нет, вру. На самом деле не хочу, чтобы этот жмурик лежал в ментовке.
– А смысл?
– Не знаю. Кать, что-то происходит вокруг нас, что-то очень странное. Я бы сам хотел разобраться. Без ментов, без чужих экспертов и, уж конечно, без вмешательства ученых из Академии наук.
Я подумал, стоит ли Катьке рассказывать о приснившемся. Что рассказать, а что утаить?
– Мне сегодня Олень приснился, – признался я.
– Тот самый?
– Да. Но вообще сон был настолько странным, что я не понял, на чем он основан. Реальный это был контакт с некой сущностью или только проекция моего воображения.
– Рассказывай, – потребовала она.
– Мы с Оленем говорили о гибели мира. Тему начал он. А потом он так посмотрел на меня… Кать, я во сне до судорог испугался. Его глазами на меня глянул какой-то жуткий доисторический демон. Я вот сейчас вспоминаю, и мурашки по коже. И теперь вообще не понимаю, что собой представляет этот чертов Олень.
Слово «чертов» снова вызвало на спине волну ледяных мурашек, а сердце неприятно заныло в груди.
– Мне кажется, это отображение какой-то части твоего подсознания, – предположила Катя. – Проявляющаяся во сне.
– У меня тоже до сегодняшнего дня это была версия номер один. Сейчас сомневаюсь. Не мог я такого придумать.
