– На букву «Г», – сказал я вслух. – Гомеопатия – способ заставить больного купить меньшую дозу лекарства за большие деньги. На букву «Р». Реклама – основная телевизионная передача, изредка перемежающаяся сериалами.
«Циником становлюсь, – мелькнула мысль. – И передергиваю. Если с гомеопатией в точку, то с рекламой погорячился. Реально она не занимает львиную долю эфирного времени. И перемежается не только сериалами. Хотя… Чем еще? Фильмами? Так фильмы тоже уже стали рекламными. Рекламируют российскую армию, или американскую мечту о всеобщей демократии, или нужное мировоззрение. Даже новости стали рекламными, черт бы их побрал! Не такое уж дурацкое я придумал определение. К сожалению».
От мыслительных усилий голова разболелась сильнее прежнего. Переборов свою извечную нелюбовь к опохмелке, я встал и поплелся к бару. В глазах от одурения уже начинало двоиться. Открыв бар, я уныло осмотрел имеющиеся бутылки, выбрал джин, наплескал полстакана. Смотреть на спиртное было тошнотно, но я взял себя в руки и опрокинул жгучую жидкость в рот. Меня чуть не вырвало, но уже через полминуты стало полегче. Я вспомнил, как Брюс Виллис в «Крепком орешке» поджимал пальцы ног, чтобы избавиться от усталости, но от похмелья это не особенно помогло. Джин лучше.
Вернувшись на диван, я набрал номер Бабуина.
– Привет, – сказал я, когда тот поднял трубку. – Как ты?
– Хуже еще не было, – почти простонал Бабуин. – Мало того что бодун редкий, так еще какая-то падла…
– Что такое? – полюбопытствовал я, предвкушая пикантные подробности.
– Когда вы с Катькой уехали, я еще продолжал веселиться. Ну на улице уже. Понравилось мне выть и ползать на четвереньках, короче. А там еще снег. Прикольно – следы остаются. И прикинь, какой-то пьяный мудак из гостей с криком «Оборотень!» пальнул мне в рожу из газового пистолета.
Я не удержался и прыснул коротким смешком.
– Очень смешно? – страдальчески поинтересовался Бабуин.
– Нет. Это я икаю. Мне тоже на редкость хреново. Рожа-то целая?
– Частично. Ожог на щеке, глаза чуть не вылезли. Башка чугунная.
– Понятно. Ты не помнишь, кого Катька вчера в бассейне топила?
– Мочалку одну из подопечных Шурупкина. Она тебя, пьяного, попыталась за яйца пощупать.
– А я что?
– Ты? Ноги раздвинул. Но Катька твоя быстро урегулировала ситуацию. Слышишь, Саня, ты не грузись на то, что я вчера плел. Ну насчет баб. А? Пьяный я был до потери чувствительности отдельных участков кожи.
– Понятно. Если честно, я не помню почти ни хрена. Да, может, оно и к лучшему.
– Точно к лучшему, – уверил меня Бабуин.
– Ладно, поправляйся, – сказал я.
– Встретимся пятнадцатого, – ответил он и отсоединился.
От второй дозы джина похмелье начало меня отпускать. Я умылся, нашел очки Кирилла возле зеркала и надел их. Лучше бы стекла в них были розовыми, тогда мир бы выглядел хоть немного лучше.
«Может, действительно уничтожить его к чертовой бабушке? – почти всерьез подумал я. – Найти этого Спящего Бога, разбудить, да и дело с концом. Хорошее место для посмертного существования, если верить Оленю, обеспечено и мне, и Катьке, и Максу. Так на кой же хрен тогда мучиться? Просыпаться каждое утро и знать, что новый день ничем не будет лучше вчерашнего?»
Честно говоря, я уже нисколько не сомневался в реальности существования Спящего Бога. Он так четко вписывался в общую структуру мира, состоящего из множества сфер, что рассказ Северного Оленя не вызывал у меня особых сомнений. Понятно, что всей истины Посланник выдать не мог, что-то он наверняка утаил, может, даже нечто важное, но процентов на восемьдесят правды можно было рассчитывать.
«Уничтожение мира сродни самоубийству, – подумал я. – Кроме того, миллиарды людей что-то могли не успеть, не доделать. Может, что-то важное, как им кажется. Нет. Не смогу я стереть этот мир ластиком. Хотя Северный Олень молодец, нашел подходящую кандидатуру. Бывшего профессионального убийцу. И Кириллу он тоже предлагал этот вариант не случайно. Кирилл ведь тоже когда-то был снайпером».
Я вспомнил несчастного опера, коряво ведшего протокол моего допроса. Как он говорил? Чем я, мол, хуже бывшего снайпера? Сейчас мне хотелось позвонить ему и переписать на него всю рекламную империю, доставшуюся от Кирилла. И ведь это был бы выход, кроме шуток. Передав дела другому, я мог освободиться не только от денег, но еще от обязанностей и долгов, которые не радовали меня. Останавливало только одно – мы с Катькой сняли отличный фильм и мне хотелось пробить им стену засохшего дерьма, которая возникла между производителем и потребителем. Не сама возникла, конечно. Ее десятилетия строили воры, которые сначала собирали партийные взносы, ничего не давая взамен, а теперь присосались к нефтяной трубе, словно нефть может принадлежать кому-то лично. Они скрупулезно и тщательно создавали условия, в которых выгодно производить только никчемный товар. Так что в чем-то Катька безусловно права. Чтобы сделать хороший товар, надо наплевать на выгоду. Надо быть изначально богатым и духовно свободным, чтобы делать что-то хорошее. Но сейчас я хотел доказать, что при определенных раскладах хороший товар еще и выгодно производить.
Хотя в общем-то у нас с Катькой уже почти не осталось сил на продвижение нашего фильма. Второй мы начали снимать от безысходности, уже так, как того требовал рынок. Однако Бабуин обещал мне контракт с Первым каналом, а это могло коренным образом изменить ситуацию. Они на Первом сами могли не знать, какой рычаг дают мне в руки. Пусть они хоть чуть-чуть ослабят оборону, пусть подумают, что меня можно купить. Пускай. Мы с Катькой сделаем вид. Мы уже научились. Но если у меня получится хоть на сантиметр просунуть лом в трещинку, от этой стены камня на камне не останется.
Я внезапно подумал, что ребята Эдика со вчерашнего дня без горячей пищи. Надо бы им обеспечить возможность поесть по-людски. Чувствуя себя уже значительно лучше, я взял рацию и попытался вызвать начальника группы. Однако эфир молчал. У меня это сразу вызвало нехорошее предчувствие.
