– Выносных сенсоров там нет. Слишком компактный крепежный башмак у капкана. Сплошной хитин. Ну, и чуть-чуть нитрожира.
– Уверен?
– У меня есть теория на этот счет.
– Не заговаривай мне зубы! – прошипел Жаб. – Уверен ты или нет?
– Уверен, – не очень уверенно выдохнул Долговязый.
– Понятно. – Взводный повернулся ко мне. – Копуха, передай Рипли, что мне надо взять баллон с парализатором в штабе. Не паникуйте, я быстро. Давай.
Я надел маску и скользнул под воду. Катер взревел, устремившись к пирсам эллинга. Опустившись до дна, я передал Рипли все, что требовалось, затем осмотрел воронку, оставшуюся от взрыва капкана. Разрушения были незначительными – только песок разметало, но и этого бы хватило, чтобы оторвать по локоть зажатую в капкане руку. Я представил, что сейчас чувствует Пас.
«Давай я подышу с Чистюлей, а ты отдохни», – предложил я Рипли.
«Не выйдет, – помотала она головой. – Я слишком долго на глубине и без декомпрессии всплыть не смогу. Тебе тоже здесь нельзя оставаться, иначе потеряешь мобильность и всем нам конец. Всплывай».
Пришлось подчиниться. Я поднялся на поверхность и лег на спину, чтобы можно было выплюнуть загубник. Живой не порошковый воздух показался мне райским. Вот только голова трещала от частых погружений и всплытий.
Видно было, как возле пирса, всего в двухстах метрах от меня, покачивается в ожидании Жаба катер. Еще я заметил на берегу у пальмовой рощи отряд салаг под предводительством Омута – кто-то припахал их на уборку территории. Над головой пролетела стая белых, как облака, пеликанов. А Пас застрял на дне, с реальной перспективой остаться безруким калекой. Это несоответствие происходящего по разные стороны поверхности моря погрузило меня в состояние безотчетного страха – я вдруг понял, что моя работа никакая не героическая и никакой романтики в ней нет. Точнее, романтика как раз есть, потому что она всегда замешена на крови. Романтикой все это кажется при взгляде со стороны, когда смерть и увечья не выглядят настоящими, а являются лишь декорациями для подвигов. И подвиги тоже чаще всего кровавые – либо кишки врагу выпустить, либо самому лишиться здоровья, спасая других. Лежа на воде, я впервые задумался о какой-то невероятной, дремучей бессмысленности происходящего. А ведь некоторые люди занимаются совершенно другими вещами, без подвигов и без романтики – пишут картины, книги и музыку, водят автобусы и пассажирские гравилеты, изучают морских зверей, как Леся. И все они счастливы.
«Эта служба для дебилов, – с ужасом осознал я суть подводной охоты. – Для тех, кто не смог устроиться в созидательной деятельности. Для тех, чья жизнь ничего не стоит, потому что никому не нужна».
Это была новая для меня мысль, почти откровение, пугающее, а потому навязчивое до прилипчивости.
«Для дебилов, – крутилось у меня в голове. – Для никчемных, пустых людей».
И все же эта идея не показалась мне безупречной истиной, поскольку как минимум два человека не вписывались в эту теорию. Жаб и Рипли. Ни он, ни она не производили впечатление дебилов, в отличие от большинства «дедов». Командир и начальница были настолько другими, словно руководствовались совершенно иными правилами подводной охоты. А может, и цели у них отличались от общепризнанных? Я ведь о них почти ничего не знал. Откуда у Рипли, к примеру, деньги на ежедневную выпивку? А у Долговязого? Жаб тоже не скрываясь швырялся взятками. Во мне возникла уверенность, что для них охота была чем-то другим, нежели для меня или Паса. Хотя и насчет Паса я не был уверен. Зачем он вообще пошел в охотники? Уж точно не по идейным соображениям, как я, не по зову детской мечты. Он боялся этой службы, он ее не любил – это было видно сразу. Но в то же время оставался на базе, несмотря на болезнь матери.
Странные это были минуты – я лежал на воде, и до меня доходило, что по прошествии года боевой службы я ничего не узнал об охотниках. Большинство было мне понятно, я сам к нему относился, но любопытство меня охватило в отношении тех, кто преследовал на этой охоте собственные цели. И еще мне захотелось войти в элиту. Я помнил, как принял крещение океаном, и верил, что этот путь для меня не заказан.
Со стороны штаба показалась фигура Жаба, он двигался легкой рысью без всяких усилий, как хороший спортсмен. Запрыгнув в катер, он махнул рукой, и Молчунья отчалила, направляясь ко мне.
– Как там? – перегнувшись через борт, спросил взводный.
– Дышат, – ответил я.
– Полезай сюда, будешь учиться саперному делу.
– Я?! – Я закашлялся, хлебнув от неожиданности воды.
– А кто? Долговязый почти ничего не видит и может не восстановиться до вечера. Полезай, говорю! Заварили кашу, вот вам ее и расхлебывать. Знаешь второе правило подводной охоты? Свое говно убирай сам! Понял? Сколько можно с вами цацкаться? Уже не салаги.
Мне нечего было ответить. Пришлось залезть в катер. Долговязый подсел ко мне и подтянул ближе сумку с саперными приспособлениями.
– Парализатор надо впрыснуть под башмак капкана, – с ходу начал он. – Там жабры. Через три секунды состав подействует, и можешь начинать работу. Запомни главное: парализатор – это не яд, он не убивает капкан, а лишь блокирует нервную систему. Это важный момент. Яд применять нельзя, поскольку мышца детонатора у всех тварей устроена одинаково – отпускает молоточек в случае гибели. Тогда взрыв. Поэтому нужно точно подобрать дозу, чтобы, с одной стороны, не убить капкан, а с другой – надежно обездвижить. Другой важный момент заключается в сроках. Парализатор действует в течение трех минут, а затем наступает релаксация и неминуемый взрыв. Тебе надо успеть.
– А как подобрать дозу? – От такого предисловия меня охватила самая настоящая паника.
– Сейчас объясню, – кивнул Долговязый. – Надо точно замерить расстояние между крайними зазубринами челюсти, прибавить к этому значению высоту от верхней кромки челюсти до верхней точки башмака и умножить это на окружность башмака. Все эти параметры связаны с живым весом капкана. Делишь полученную цифру на четыре и получаешь количество кубиков смеси на литр воды.
