незнакомцу дорого – тот захрипел, схватился за кадык и рухнул на колени, бешено вращая глазами. Из его рта зазмеилась тонкая струйка крови.
– Тварь! – Пас размял пальцы правой руки и вытер с лица капли вина.
Дружок поверженного латиноса попятился и рванул через сквер, перепрыгивая через скамейки и невысокие ограды лужаек. А к нам от патрульной машины уже бежали двое полицейских – у одного в руках была увесистая дубинка, а у другого пластиковая петелька наручников.
– Попили вина! – буркнул я, принимая защитную стойку.
– Ты с ума сошел? – Пас схватил меня за руку. – Хочешь, чтобы вся полиция города на нас ополчилась? Торговец даст показания, что мы защищались.
– Это вряд ли.
Но Пас был прав – драться с полицейскими было не очень умно. Пришлось подождать, когда они устанут колотить нас ногами и палкой, затянут наручники и поволокут в машину. Сама поездка до полицейского участка запомнилась фрагментарно, наверное, я слишком сильно получил дубинкой по голове. Пас вроде не так пострадал – подбитый глаз и треснувшая губа не в счет.
Окончательно я пришел в себя только в камере. Духота и вонь были ужаcными, они и привели меня в чувство. Отсморкавшись кровавыми сгустками, я осмотрелся и пришел к выводу, что нахожусь в наихудшем месте из всех, где мне приходилось бывать. Площадь камеры была метров девять, причем почти все пространство занимали четыре лежанки. Крохотное окошко было не зарешечено, а забито досками, так что через щели темноту пронзали лишь узкие лезвия света. На одной из верхних лежанок мирно посапывал Пас, на нижней скрючился нищий в вонючих лохмотьях из парусины. Еще одна верхняя полка была пуста. Под самым окошком к полу был привинчен загаженный унитаз, по которому ползали жирные мухи, а чуть в стороне виднелась раковина с жестяной кружкой на полочке. Земляной пол скрывался под многолетним слоем мусора, и большая часть вони, как я понял, исходила именно от него. Я сел на нарах, стукнувшись головой о верхнюю полку, и поискал глазами дверь. Она внушала уважение – тяжелая, крепкая, обитая негорючим пластиком.
– Влипли, – буркнул я.
Нищий заворочался и что-то пробубнил во сне, но на каком языке, я не понял. Зато я понял, что мои карманы пусты – от денег осталось лишь воспоминание. Не было при мне и кинжала, что тоже не показалось мне удивительным. А вот отсутствие шнурков на ботинках здорово озадачило. Несмотря на столь неожиданное неудобство, я слез со своей полки и растолкал Паса.
– А! – вздрогнул он и чуть не ударился головой в потолок.
– Тихо, это я!
Глаз у него совсем заплыл, а губы распухли.
– Чего толкаешься?
– Нашел время спать!
– Можно подумать, у тебя есть идея получше, – пробурчал Пас.
– Представь себе, есть! Надо драпать отсюда.
– Что, серьезно? Сквозь стены я ходить не умею. Не переживай, скорее всего нас тут не задержат надолго. Разберутся и выпустят.
– Мечтай! – разозлился я. – Ты покалечил парня ни за что, понимаешь? А может, и убил, барракуда тебя дери! Он тебя не бил, не грабил и не насиловал, так что по всем законам ты преступник. Это не оборона – когда на плевок отвечают пулеметным огнем.
– И что?
– Нас тут сгноят, понял? Лет на десять запрут в местной тюрьме, и грубые латиносы будут трахать тебя в твою нежную попку!
– Придурок, – качнул головой Пас, но я видел, что он призадумался. – Никаких обвинений нам не предъявляли.
– Хочешь, я тебе скажу, что думаю? – я приблизил к нему лицо и зашипел, как это умел делать Жаб. – Я срать хотел на местные законы и вообще на законы обычных людей. Я охотник. И не собираюсь ожидать своей участи, как баран на бойне. Доступно?
– Если у тебя есть конкретные предложения, могу выслушать. А если нет, не мешай мне спать.
Я махнул рукой и оставил его в покое. Пас устроился поудобнее и отвернулся лицом к стене.
Вонь в камере сводила меня с ума, мне казалось, что этот отвратительный запах нечистот и гниения впитывается мне под кожу и заражает какой-то ужасной болезнью. Не усидев на месте и получаса, я встал и попытался определить время через щели в забитом окошке. Солнца мне увидеть не удалось, но небо отсвечивало розовыми отблесками заката, так что примерно я прикинул, что уже около девяти. Интересно, как скоро нас хватятся на базе? Молчунья должна была зайти за мной в тир к шести часам. Но вот что она сделала, не обнаружив меня? Сказала ли сразу Жабу или затаила обиду? Зная ее, скорее можно было предположить второе.
Окончательно разозлившись, я отвернулся от окна и заметил, что нищий проснулся. Но больше всего меня удивило то, каким взглядом он смотрел на мои ботинки. Наверно, так я вытаращился бы на собаку, играющую на скрипке, даже если бы она фальшивила, барракуда ее дери.
Не успел я решить, на каком языке обратиться к столь странно ведущему себя незнакомцу, как он вскочил с нар и уставился на ботинки Паса. Причем Пас это взгляд почувствовал и недовольно повернулся.
– Ты чего? – спросил он по-русски, видимо, не задумываясь о языковых барьерах.
Вместо ответа нищий поднял руку, и мы с удивлением различили фразу, сказанную на Языке Охотников: «Меня зовут Викинг».
Пас от такого поворота событий чуть не свалился с полки, а я как стоял, так и замер, словно врос в
