– Четыре щелчка вправо, – голос над ухом заставил меня вздрогнуть.
Повернувшись, я увидел Долговязого, лежавшего возле соседней трубы.
– Ты ходишь, как кошка! – буркнул я. – Заикой когда-нибудь сделаешь. Чего тебя сюда принесло? Ты же пьяный, комендант не даст тебе карабина.
– Класть я хотел на твоего коменданта, – заявил Долговязый. – Что он мне, начальство? Для меня только бухгалтер начальство, который мне пенсию выписывает. На остальных я срать хотел с мачты. Поправься, говорю, на четыре щелчка.
Я четырежды щелкнул барабаном прицела.
– И не пали бездумно, – добавил отставник. – Ты же не по пиратам колотишь, где чем чаще, тем лучше, а по мишеням.
– Ты что, учить стрельбе меня решил? – огрызнулся я. – Шел бы лучше отсюда, у меня зачет через три дня.
– Ты его не сдашь, – хохотнул Долговязый.
– Не твоего ума дело.
– Ну это уж не тебе решать. Знаешь, почему у тебя ничего не выходит? Потому что ты оружие разлюбил.
– Оно мне надоело, вот и все.
– Это ты так думаешь, – Долговязый перешел на шепот. – А дело в другом.
Странно, но у меня от этих слов холодок пробежал по спине.
– В чем же, по-твоему?
– В том, что ты стал бояться оружия, когда увидел, как оно убивает людей.
– Арабов, что ли? – скривился я.
– Ты можешь усмехаться сколько угодно, но я вижу, как ты целишься. Ты стрелял в мусульман и видел, как они падают. А потом, когда все кончилось, наверняка представлял, что происходит при попадании гарпуна в живот, или в печень, или в грудную кость…
– Заткнись! – прервал его я. – Ты ненормальный придурок. Среди охотников все психи, черт бы вас побрал!
Меня трясло мелкой дрожью. Я вспомнил, что именно так все и было, как он говорил.
– Ты теперь боишься попадать в цель, – заявил отставник. – Страх подсознательный, но именно он заставляет тебя увиливать от тренировок.
Я не знал, что на это ответить. Соглашаться с ним не хотелось, хотя бы из принципа, а перечить – не нашлось аргументов.
– Ты-то сам в стенку с пятидесяти метров сможешь попасть? – Мне хотелось его поддеть, поскольку я ощущал себя задетым за живое. Такая дурацкая маленькая месть. Чтоб не теребил мое подсознание.
– Я выпил немного, – сконфузился он. – А вообще-то неплохо стрелял, когда приходилось.
– Ну так показал бы класс!
– Сейчас не буду. Пил бы коньяк – другое дело. А от джина мозги набекрень.
– Трепло ты, – проворчал я.
Он помолчал, словно ожидая, когда прогоревшая тема осядет в воздухе пеплом. Затем уставился на меня и произнес тоном циркового гипнотизера:
– Сила оружия не в убийстве. И не в убийстве его основная суть.
От неожиданности я немного опешил, но постарался взять себя в руки.
– В чем же тогда?
– В красоте.
Это меня окончательно выбило из колеи.
– Бред собачий! – Критическая оценка вещей постепенно возвращалась ко мне.
Глаза Долговязого сузились в щелочки.
– Дай мне гарпун, – он протянул руку.
Непослушными пальцами я вытащил гарпун из кассеты и положил в его взмокшую от жары и джина ладонь.
– Острие, – он поднес полированную сталь к глазам. – Бриться можно. Но ты ошибаешься, если думаешь, что инженеры проектировали эту штуку, чтобы максимально эффективно пробивать плоть. Нет! Эта форма, совершенная, как обводы музыкального инструмента, несет в себе идею полета. Полета в двух средах – газообразной и жидкой. Все в гарпуне подчинено достижению этой цели – длина, угол заточки, элемент оперения и шлифовка поверхности. Видишь эти волны на зеркальной поверхности? Для чего они, как ты думаешь?
– Не знаю, – признался я, ошарашенный таким напором эмоций.
– Они предназначены для срыва вихрей, образующихся при движении в среде на огромной скорости.
Я отложил карабин и внимательнее посмотрел на гарпун. Его форма, казавшаяся мне примитивной,
