«Давно я не слышал подобного бреда».
«Не злись. Я очень тебя хочу, но не могу с собой ничего поделать. Мне кажется, что океан тебя изменил. Совсем немного, но, если мы с тобой соединимся сегодня, произойдет что-то страшное».
«У тебя кончились таблетки? – догадался я. – Ты боишься залететь?»
«Да».
«Но не обязательно…»
Она сжала мои пальцы, не дав договорить.
«Не надо. Я так не хочу. Давай лучше завтра».
Я готов был всерьез психануть и еле сдерживался. Молчунья оделась, и я последовал ее примеру, уже зная, что ничего не будет. Внезапно и оглушающе ринулись на меня звуки мира – добровольная глухота развеялась без следа, сделав окружающее привычным, пыльным и плоским. Ветер перестал быть живым существом, став обычным потоком воздуха. Он грохотал в ушах и разбивал море о камни. Чайки кричали над головой.
– Чертова дура! – сказал я вслух. – Маньячка хренова.
С ней и раньше такое бывало, но тогда она хоть не прикрывала свои отказы всякой мистикой. Это меня взбесило больше всего. Горький я ей! Ничего умнее не выдумала!
– Ну и иди к черту! – выкрикнул я, зная, что Молчунья меня все равно не услышит. – Уродка!
Психика у нее действительно была надломленной. То вспышки гнева ни с того ни с сего, то нытье без всякого повода. С одной стороны, все это понятно – физическая ущербность без следа не проходит, но с другой, почему я это должен терпеть?
Молчунья подошла ко мне сзади и потянула меня за локоть, привлекая внимание.
«Не обижайся», – она умоляюще глянула мне в глаза.
«Не буду. Просто ты сама хотела, я же чувствовал».
«Да. Но что-то случилось, и я теперь не могу. Хочу, но не могу. Так бывает. Если бы с тобой такое случилось, я бы не обиделась».
Жар во мне остывал – медленно, неохотно, оставляя после себя настоящую, непридуманную горечь.
Глубина шутников не любит
Молчунья растолкала нас с Пасом еще до подъема.
«Забыли, что мы идем на тунца?» – шевельнула она пальцами перед моим лицом.
– Барракуда! – ругнулся я вслух.
Пришлось одеваться и плестись в умывальник.
«Я буду на катере», – сообщила Молчунья.
В ее взгляде мне померещилась тень вины. Я стиснул зубы и отвернулся. Не трудно было догадаться, что это за вина. Гораздо труднее было выяснить, с кем после меня Молчунья была этой ночью. Парни об этом старались помалкивать, прекрасно понимая, что мое терпение на пределе и я могу опуститься до рукоприкладства. Это было бы идиотским решением, но все чаще оно казалось мне единственно верным.
– Чего ты такой хмурый с утра? – спросил Пас в умывальнике.
– Отвали, – сказал я.
Мы умылись и направились к эллингу. Молчунья уже расчехлила мотор и заканчивала закачивать в баки водород и кислород. Мы с Пасом забрались на борт. Малым ходом катер отчалил, переваливаясь через темно-синие волны, а я, устав от однообразных мыслей, решил взглянуть на мир более оптимистично. В конце концов, Молчунья действительно не была моей собственностью. Я улыбнулся сам себе и вдруг наткнулся взглядом на капроновый шнур, которым мы привязали торпеду. Нехорошее предчувствие закралось в мою душу, и я шагнул к борту, чтобы его проверить.
– Ты чего дергаешься? – повернулся ко мне Пас.
Не отвечая, я потянул шнур, убеждаясь в том, что чрезмерный провис мне не померещился.
– Барракуда! – воскликнул мой приятель.
«Что случилось?» – заметила наше возбуждение Молчунья.
«Торпеда сорвалась!» – показал я, выбирая остатки провиса.
Мы сгрудились у борта и убедились в том, что наша вчерашняя добыча от нас ускользнула.
«Не надо было гонять!» – упрекнул Молчунью Пас.
Она не стала возражать, но неприятное напряжение все же повисло в воздухе. Ссориться не хотелось, поэтому я помахал руками, привлекая к себе внимание.
«Торпеда отвалилась вчера, – предположил я. – Когда мы гоняли. Значит, она либо всплыла и прибилась к берегу между музеем и эллингом, либо наполнилась водой и затонула неподалеку. Если мы найдем два газовых аппарата, то обследуем акваторию за пару часов и вытащим это чертово чучело».
«Сначала надо обследовать берег», – резонно заметил Пас.
Молчунья направила катер в сторону музея, чтобы начать осматривать камни оттуда. С некоторым злорадством я наблюдал, как она хмурится, осознавая свою вину. И плевать мне было, что думает она о потерянной из-за лихачества торпеде, а не о той вине, за которую должна была понести наказание, на мой
