– Социопат?
– В своем роде да. Но дело не только в том, что у него нет совести. Дело в том, что он считает себя выше поведенческих норм, представлений, привязанностей, правил, принятых в обществе. С одной стороны, он свободный художник, с другой стороны, шпион. В обеих ипостасях он упивался острыми ощущениями, гордился своей ловкостью. Он избалован, ему требуется все больше и больше. Больше денег, больше женщин, больше обожания, лести. А хуже всего то, что ему понравилось убивать. Волнующие ощущения, подготовка, сама мысль о том, что он может использовать кого угодно в своих целях.
– Планирование осуществлял Спарроуз.
– Да-да, это мозговой центр. Ведь Биссел в ОБР был практически мальчиком на побегушках. Полевым оперативником, который привык думать на ходу и выполнять конкретные задания. И вот появилась возможность проявить себя, показать им, показать всем, что он представляет собой нечто гораздо большее.
– Но если бы план удался, никто бы ничего не узнал, – заметила Ева.
– Главное, чтобы он сам знал. Ему было бы довольно самого сознания, что он всех одурачил. Но вы правы: в конце концов он не удержится от желания с кем-то поделиться, перед кем-то похвастаться. У него была Фелисити Кейд, были товарищи по работе в ОБР, у него был Спарроуз. Он мог продемонстрировать всем этим людям свое истинное лицо. Теперь их не стало, и ему придется искать кого-то еще. На одном самодовольстве он долго не продержится. – Мира бережно откинула назад волосы Евы и обработала порез у нее на виске. – Спарроуз не учел, насколько Биссел тщеславен, насколько ему ударят в голову огни рампы, насколько ему понравится убивать и чувствовать себя главным героем операции. В этом была главная ошибка Спарроуза.
– А теперь все полетело к чертям. И оба, мягко говоря, разочарованы.
– Биссел едва ли сможет с этим смириться. Ему опять придется что-то доказывать, но на этот раз будет гораздо сложнее. Он, конечно, может залечь на дно, но долго он там не продержится. Раньше та часть его «я», которая нуждалась в общественном признании, поклонении, восхищении, удовлетворяла свою потребность через творчество. Но эту отдушину у него тоже отняли. А ему нужна сцена. Он хочет показать себя.
– Если я обнародую тот факт, что он жив, сцена с огнями рампы будет ему обеспечена. Он станет звездой. Как вы думаете, он захочет выйти на поклоны?
– Полагаю, что да. Но не забывайте о его склонности к насилию, о том, как легко он впадает в ярость. Он очень опасен, Ева. Его почерк изменился, его убийства становятся все более жестокими. Первые два убийства только на первый взгляд кажутся зверскими. Во-первых, там речь шла об инсценировке личных чувств, во-вторых, сценарий был разработан другим человеком. Убийство Маккой было более жестоким, более расчетливым, и тут уж Биссел все продумал и спланировал сам. С Пауэллом он пошел еще дальше – убил постороннего человека, совершенно ему незнакомого. И вот последняя попытка. Хотя его целью был конкретный человек, которого он винил во всех своих несчастьях, при взрыве и аварии пострадали обычные прохожие. Они для него ничего не значили. Он о них даже не подумал. Он думает только о себе. – Мира закрыла сумку. – Сейчас я подниму спинку кресла. Вы можете одеться. И съешьте еще печенье.
Ева открыла глаза и оглядела себя. Порезы и кровоподтеки были покрыты чем-то бледно-золотистым, что, по ее мнению, выглядело ничуть не лучше самих повреждений. Но зато боль почти утихла.
– Спасибо. Мне стало гораздо легче.
– Вот и хорошо. Я использовала местную анестезию. Внутреннее болеутоляющее усилило бы ее действие, но я не буду настаивать.
– Вот спасибо! – Ева поднялась и начала одеваться. – Технари в моей команде трудятся над поиском убежища Биссела, я могу и дальше блокировать его счета. К жене и теще он тоже обратиться не может, даже чисто теоретически: они обе для него недосягаемы. А теперь я сообщу прессе, что он подозревается в нескольких убийствах, выдам такие детали, что под ним земля загорится. Я его выкурю.
– Тогда он всю вину возложит на вас. Сначала он запаникует, а потом попытается придумать способ наказать вас за то, что вы нарушили его грандиозные планы.
– Он глуп. – Ева застегнула рубашку. – До сих пор он держался на везении. Говорят, поначалу оно сопутствует всем дуракам. Но его везение скоро кончится. Мне надо вернуться, поработать над пресс- релизом для нашего отдела по связям с общественностью. Я хочу, чтобы все было предельно официально.
– Вы не могли бы присесть еще на минутку? – Мира сама села, и Еве пришлось последовать ее примеру. – Может, расскажете мне, что еще вас беспокоит?
– По-моему, вы все, что можно, уже обработали, ни одного пореза не пропустили.
– Я говорю не о телесных травмах. Я слишком хорошо изучила ваше лицо. Вы изматываете себя работой, но я знаю: вы не просто устали. Вам больно, и вас что-то тревожит.
– Я не могу об этом говорить. Не могу! – повторила Ева, не давая Мире возразить. – Да, у меня есть проблема, было бы глупо делать вид, что ее нет. И я действительно не знаю, как ее решить. Но тут уж ничего не поделаешь.
– Любую проблему так или иначе можно решить. Ева, все, что вы мне скажете, останется здесь, в этих стенах. Если я могу помочь…
– Вы не можете! – Отчаяние прорвалось в ее голосе. Она заговорила резко: – Вы не можете помочь, не можете ничего исправить. И нет смысла говорить мне то, что я, по-вашему, хочу услышать, чтобы развязать мне язык. Простите, но я должна идти. У меня куча работы.
– Погодите! – Мира нахмурилась. – С чего это вы решили, будто я говорю то, что от меня хотят услышать?
– Ни с чего. – Ева провела рукой по волосам. – Просто настроение у меня паршивое, вот и все.
– Не думаю, что это все. Мне казалось, что в личном плане между нами установилось здоровое и прочное взаимопонимание. Если что-то этому мешает, я хотела бы знать.
– Доктор Мира, я прекрасно понимаю, что это ваша работа – копаться в душе, используя любые подручные средства. Я ценю оказанную вами помощь – и в личном плане, и в профессиональном. Давайте оставим все, как есть.
