на ресницах. Этот вид клещей паразитирует исключительно на человеке.
– Только не на мне! – закричал Леопольд.
– На всех, – сказал Стив.
– А как от них избавиться? – спросила Мариэтта самым своим обольстительным голосом, с хрипотцой. – Не хочу, чтобы у меня на ресницах жили клещи.
– Нет-нет! – сказал Стив. Большим и указательным пальцами он потрогал усы, словно проверяя, на месте ли они. – Вреда эти клещи не приносят – просто такая у них среда обитания.
– Вас этому в пылесосной школе научили? – спросил Теодор.
– Пылесосами я только подрабатываю, – сказал Стив обиженно. – Так, а теперь, если здесь есть розетка, я бы хотел как следует почистить эту комнату.
Сначала нам было интересно, но когда он стал доставать всякие насадки, чтобы показать, как пылесосить жалюзи, мы все, за исключением мамочки и Леопольда, ушли в спальню к мальчикам.
Теодор и Леопольд спят на двухъярусной кровати, а у Пирса отдельная койка. Расстояние между ними фута три. Я устроилась на кровати Теодора, которая внизу.
– По крайней мере, есть надежда, что теперь дом будет хоть отчасти соответствовать санитарным нормам, – раздраженно сказала Мариэтта и уселась рядом со мной. Пирс с Теодором сели напротив.
– Здесь написано, что к пылесосу прилагается насадка для заточки ножей, – сообщил Теодор, листая прихваченное из коробки описание.
– Насадка для заточки ножей! – Пирс вытащил из-под кровати полную окурков пепельницу и закурил. – Круто, да?
Трейф, который прятался под кроватью Пирса, выполз наружу и прыгнул к мальчикам.
– Бедняга Трейф! – Пирс почесал его за ухом и потрепал по голове.
У Трейфа кожа серая, немного похожая на слоновью, кое-где поросшая пучками шерсти. Над глазами у него черная короткая щетина.
– Господи! – вдруг вспомнила я. – Я же оставила Лулу со щенками на дворе, в загончике.
Я вскочила и, естественно, стукнулась головой о кровать Леопольда. Мариэтта с Теодором заржали.
В комнате за столом сидели Стив Хартли с мамочкой и Леопольдом.
– Так сколько же это будет стоить? – спросила мамочка.
– Я как раз собирался перейти к вопросу о цене, – ответил Стив и начал выводить на бумажке столбики цифр.
– Мамочка! – решила вмешаться я. – Думаю, это слишком дорого.
Я заглянула Стиву через плечо, чтобы разглядеть, что он там пишет, но он загородился локтем.
– И к тому же, – сказала мамочка, – вы, дети, никогда ничего не пылесосите.
– Потому что наш пылесос не работает, – встрял Леопольд. – А этим я бы пылесосил каждый день. Мне нравится смотреть, как мертвые клетки слетаются на ватку.
Стив хмыкнул:
– К сожалению, прозрачный пылесборник установлен только на демонстрационной модели. У пылесоса, который получите вы, его нет. Грязь поступает прямо в мешок.
Леопольда это известие разочаровало.
– А я бы им все равно пользовался.
– Сколько мешков для мусора прилагается к пылесосу? – спросила я.
– Десять, – ответил Стив. Он зачеркнул какие-то цифры и начал новую колонку.
– Если мы решим его приобрести, нам понадобится гораздо больше, – сказала я. – Не меньше коробки. Бесплатно.
– Бесплатно? – Стив обернулся ко мне, изменившись в лице. Он стал похож на мультяшную гиену, почуявшую добычу. Еще немного – и из глаз полетят молнии, а из ушей посыплются искры. Честно говоря, мне стало не по себе. – На это потребуется согласие главного менеджера, – пролаял он. – Но я попытаюсь.
Я отвела взгляд, прошла к задней двери и, открыв ее, уставилась на озеро. Картина мне открылась малопривлекательная. Деревья стояли голые, только на дубах остались листья – они так и висят на ветках, пока не почернеют и не скрючатся. Глядя на них, я всегда вспоминаю Говарда Хьюза,[3] который отказывался стричь ногти. Воздух, вода и земля были по-ноябрьски серыми и тоскливыми. Еще пара минут – и стемнеет окончательно.
Слышно было, как пищат щенки. Им только пять недель, совсем крошки, но я не могла заставить себя вернуться в комнату, где сидел этот тип с пылесосом, поэтому пришлось дожидаться, пока не хлопнет входная дверь и не отъедет его машина. Только тогда я взяла щенков и отнесла их в дом. Лулу с равнодушным видом последовала за мной.
Все остальные уже вышли из спальни и снова сидели за столом.
– Полторы тыщи долларов! – вопил Теодор. – И что ты ему сказала?
– Сначала я сказала, что подумаю, – оправдывалась мамочка.
– Ты должна была сказать решительное «нет»! – вскричал в отчаянии Теодор. – А потом что было?
– Ничего, – ответила мамочка.
– Так я и поверил! – продолжал Теодор. – Рассказывай!
– Тебя здесь не было! – попробовала защищаться мамочка. – Прекрати осыпать меня оскорблениями.
– Я тебя оскорблениями не осыпаю, – ответил Теодор.
– Именно что осыпаешь! Если тебе больше всех нужно, нечего было прятаться в спальне. Пришел бы сюда и сам с ним разговаривал. Он сказал, что я могу выплачивать по частям. И пытался заставить меня сразу подписать контракт. Но я ведь этого не сделала! Только перевела заказ на свою кредитную карточку.
– У тебя ее до сих пор не отобрали? – хмыкнул Теодор. – Не понимаю, куда смотрит банк. Ты прекрасно знаешь, что полторы тысячи мы заплатить не можем. Немедленно позвоню и отменю заказ. Правда, наорут за это на меня, а не на тебя.
– Теодор, миленький, ничего не отменяй! – взмолился Леопольд. – Он обещал отдать нам демонстрационную модель со стеклянным пылесборником. Такой ни у кого нет. Кроме того, он вручил нам подарок от фирмы! – Он взял у мамочки коробку в красной обертке, перевязанную золотой ленточкой. – А что там?
– Не знаю, – сказала мамочка. – Открой и посмотри.
– С какой это стати он делает подарки? – Я заподозрила недоброе. – Наверняка потом чего-нибудь потребует.
– Это награда за то, что мы позволили ему продемонстрировать «Минотавра», – ответила мамочка. – Она полагается даже тем, кто пылесоса не покупает. А если он чего и потребует, одна из вас, девочки, сможет его требование удовлетворить.
Леопольд развернул коробку.
– Столовые ножи! – объявил он.
– С пластмассовыми ручками, – хмыкнул Теодор.
– Зато бесплатно, – сказала мамочка.
– Бесплатно? – переспросил Теодор. – А полторы тысячи?
– Ты меня идиоткой считаешь, да? – спросила мамочка.
– Он изуродовал твой матрас, – сказал Теодор, – мы сидим без гроша, а ты ввязалась в эту историю с пылесосом.
– Мне стало его жалко, – сказала мамочка.
Глаза у нее заблестели так, что я сразу поняла – сейчас заплачет. То ли от жалости к Стиву Хартли, то ли от Теодорова хамства.
– Как ты думаешь, сколько ему лет? – спросила вдруг Мариэтта.
– Сорок, – сказала я и взяла мамочку за руку. Она у нее сухонькая и жесткая, как клешня.
– Почему сорок? – сказала мамочка. – Двадцать восемь.
– Двадцать восемь? – переспросила я. – Не верю. Откуда ты знаешь?
