дела у них шли плохо. Однако, как бы там ни было, она постоянно воспринимала их всех лишь как сгусток бестолковой энергии на мрачном фоне, напоминавшем гравюры из Библии, гравюры, преисполненные ночных и могучих световых контрастов, изображающих детей Израиля, бредущих по пустыне, либо танцующих вкруг Златого Тельца, или радующихся на земле Ханаанской.
Она думала о том очень длительном времени, когда ее воля и интеллект формировали новехоньких рубинстайнов, а также тех, на ком они женились, а также за кого выходили замуж или с кем разводились. Оценивая таким образом свое время, когда она блистала и ощущала свое влияние, дававшее цепную реакцию вкупе со склонностью своих родичей отправляться в иноземные страны, все более и более чуждые и отдаленные, и там продолжать посеянное ею, миссис Рубинстайн казалось, будто она несет с собой как тяжкое бремя своего семени — весь земной шар!
Чудесно, что ход времени свел мелкие детали в единое целое. События, лица и слова, скользя все больше и больше, сливались воедино в огромное ползущее скопище потомков, заполонившее всю землю. Один только сын ее — Абраша — был абсолютно ясен. Детство Абраши, его юность и средний возраст — они никогда не меркли в ее памяти.
— Слишком жарко, — заметила миссис Рубинстайн, и парикмахерша, ослабив горячий поток воздуха из сушилки для волос, выложила перед ней стопку еженедельных журналов. На обложке была изображена прыгающая в волну купальщица с длинными черными волосами, множеством белых зубов и маленьким круглым животиком, что со временем мог и увеличиться… Возможно, там поселится новый рубинстайн, — подумала старая женщина, — ведь они так и кишат повсюду.
Она закурила сигарету и с немалой горечью прищурила глаза, оценивающе разглядывая себя сквозь струйки дыма в зеркале.
Вечером пошел дождик, совсем тихий, медленный, но решительный и окутавший плотной завесой все вокруг, — настоящий весенний дождик, который, возможно, продлится всю ночь. Воздух стал чистым и сладостным, а сад — вовсю благоухал. Вдоль авеню зажглись на верандах огни, все обитатели пансионата вышли из комнат, расселись в своих креслах-качалках и смотрели, как льется дождь. Вдалеке гремела гроза, а над «Баунти» сверкнуло несколько молний.
Эвелин Пибоди сидела, сложив бездействующие руки на коленях. Она отдыхала. Запах мокрой травы и шум дождя увели ее в далекое прошлое и в воспоминания, уже не причинявшие боли. Как всегда, думала она о своем отце. Она любила его. По воскресеньям он водил всю семью гулять. Энергичный и возбужденный, он слишком много болтал. Одержимый Идеей Эмиграции, он не мог даже ничего предпринять.
Нас было слишком много, думала Пибоди, и мы были слишком малы, а мама все время боялась, что нам встретятся змеи или клещи или может начаться ненастье… Папа бегал вокруг нас, устраивая всех поудобней. Однажды в непогоду он нашел нам сарай, чтобы укрыться от ветра. А однажды пытался даже построить хижину из еловых ветвей, но так и не справился с этим…
— Дорогая моя семья! — говорил он. — Теперь мы — на лоне природы! Садитесь в траву, под зеленую сень деревьев! — Обычно он говорил именно так, когда мы устраивали пикник. — Дорогие детки, я всегда искал настоящий лесной родник, это — самое прекрасное. Что доставило бы мне радость— так это показать вам… Но до сих пор, к моему величайшему горю, такого родника я не нашел. Простите ли вы меня?
Но тут начинал накрапывать дождь. Он собирал нас всех под высоким деревом, а мама говорила:
— Если разразится гроза, большие деревья — самые опасные на свете!
А однажды я попыталась объяснить ей, что именно мы, дети, думаем об опасности, но, кажется, она меня не слышала. По дороге домой папа часто пребывал в меланхолии. Как могло случиться, что они все до одного умерли?
Сестры Пихалга, выйдя на веранду, принялись за чтение. Мисс Фрей вынесла свою шкатулку с бисером и стала нанизывать бисеринки одну за другой — голубую, белую, две розовых…
…Но вот однажды папа раздобыл подвесной лодочный двигатель, совсем маленький, и он почти никогда не работал, вернулась к своим воспоминаниям Эвелин Пибоди. Предполагалось, что мы совершим путешествие по реке на плоскодонке, совсем маленькой, но она так и не тронулась с места.
— Будем грести, — сказал он. — Во всяком случае, гребля — гораздо большее проявление личности.
Мама сочла, что, если есть мотор, грести смешно, и тогда папа вытащил двигатель из лодки, и тот упал на дно реки.
— Сколько денег выброшено зря, — возмутилась мама.
— Да, — ответил папа и, расхохотавшись во весь рот, сказал: — Теперь он лежит на дне реки, а мы можем грести сколько угодно!
Острая боль потери совершенно неожиданно пронзила сердце мисс Пибоди, и она, сжав руки на коленях, склонилась в кресле-качалке.
— Вам нехорошо? — спросила миссис Моррис.
— О нет, со мной ничего дурного… — ответила, отстраняя ее, Пибоди и снова выпрямилась в своем кресле.
«Еще она тут! Носится со своими синими бровями, но никогда не осмеливается показать глаза! Та, что боится музыки!»
Миссис Моррис спросила:
— Не правда ли, дождь приносит уют?
Но «маленькая мышка» снова молча принялась за свое занятие. Тогда миссис Моррис спросила, что за изделие она готовит, но ответа не получила.
«Я опять была слишком молчалива», — подумала Элизабет Моррис, закрыв глаза и прислушиваясь к шуму дождя.
Сидевший рядом с другой стороны Томпсон издал ужасающе непристойный звук.
— Это хороший знак, — заметила Ханна Хиггинс.
Последнюю неделю он, по словам Линды, страдал запором и не желал принимать пилюли.
— Думаю, перемена погоды нам всем на пользу.
Гроза подкатила ближе, и мисс Фрей перешла на тему тайфунов, в особенности того из них, что бесчинствовал в шестьдесят девятом году, что сорвал кроны пальм вдоль половины прибрежной прогулочной тропы. Так пальмы и остались торчать там, словно жалкие огрызки, когда речные волны отступили, а ведь известно, сколько потребуется времени, прежде чем пальмы обретут свой привычный вид!
— Это правда! — качаясь в своем кресле, произнесла миссис Хиггинс. — А бедный отель! Как пострадал…
— Клиентов-то заблаговременно предупредили?
— Да, да, их предупредили!
— А после того, как вода отступила!.. Миссис Хиггинс прекратила качаться и застыла в скорбном ожидании.
— А после того!.. Она ведь проникла еще дальше на прибрежье! Пенсионеров находили там в безжизненном состоянии, да еще на деревьях…
— Они что, распались на куски? — спросил Томпсон. — Они что, разбились или сохранились целиком? Как могли они застрять на пальмах?
— Они были мертвы, — очень кратко ответила мисс Фрей.
— Дождь, — внезапно разразилась Пибоди, — дождь — это дурной знак, тайфун может нагрянуть к нам в любую минуту!
Она говорила очень быстро.
— Да, да, миссис Моррис, мы ведь ничего не знаем о Флориде, а это, право, опасное место, если не знаешь, чем оно грозит. Мне ведь пришлось пережить тайфун, и я знаю, о чем идет речь! Однажды я даже бежала с известием о тайфуне в такое место, где не было радио и никто ничего не знал… тридцать человек были таким образом спасены!
