видом, словно собиралась укусить своего нового мужа. – Зак всегда был дураком!
– Полегче, ладно?
– Он был моим братом дольше, чем твоим мужем! – огрызнулась Рипли. – И я имею полное право называть его дураком. Особенно если так оно и есть!
– Успокойтесь, – негромко сказала Майя, заставив их обеих обернуться. – Нет смысла кого-то осуждать или обвинять. Зак имеет полное право выбирать себе друзей и приводить их в дом. Нелл, ты напрасно чувствуешь себя виноватой. То, что было между Сэмом и мной, касается только нас двоих и никак не влияет на остальных.
– Не влияет? – Нелл покачала головой. – А почему никто не сказал мне, что он – один из нас?
– Потому что это не так! – выпалила Рипли. – Сэм Логан – не один из нас!
– Вряд ли Нелл имела в виду, что Сэм – наша подруга, – иронически заметила Майя. – Или хотя бы островитянин. Конечно, он всегда будет считаться островитянином, потому что вырос здесь. – Она махнула рукой, отметая эти соображения. – Но его дар не имеет никакого отношения к нашему.
– Ты уверена в этом? – спросила Нелл.
– Нас трое. – В голосе Майи послышался металл, а пламя в камине затрещало и поднялось. – Мы составляем круг. Нам предстоит сделать то, что суждено. То, что этот крысиный ублюдок, как его удачно назвала Рипли, тоже имеет дар, ничего не меняет.
Она с деланым спокойствием потянулась за третьей гроздью.
– А теперь перейдем к солнцестоянию.
Она не позволит этому случиться. Она сделает все необходимое одна или вместе с сестрами. Но никого не впустит в их круг. И в свое сердце.
В разгар ночи, когда весь остров спал, она стояла на скалах. Шел холодный злой дождь, черное море билось в зазубренные утесы так, словно хотело разнести их на куски. Упрямый ветер яростно трепал волосы Майи и развевал полы ее плаща, так что они поднялись в воздух, словно крылья.
Темноту нарушал лишь вращающийся клинок света, вырывавшийся из белой башни за ее спиной. Он освещал Майю, скалы и море. А потом снова все погружалось во тьму.
«Прыгни, – шептал коварный голос. – Прыгни со скалы, и все кончится. Зачем ты борешься с неизбежным? Зачем тебе жить в одиночестве?»
Сколько раз она слышала этот голос. Сколько раз приходила сюда, испытывая себя. Она приходила даже тогда, когда ее сердце было разбито на миллион мелких осколков. И победила. Она никогда не сдастся.
– Ты не одолеешь меня. – Грязный туман полз по земле и камням, окутывая ее холодом. Казалось, ее щиколотки обхватывали ледяные пальцы, готовые сделать роковой рывок. – Я никогда не сдамся. – Она подняла руки и развела их в стороны.
И вызванный ею шквал разнес туман в клочья.
– Я защищаю и свято храню все, что имею, и все, что люблю. – Она подставила лицо дождю, капли которого лились по ее щекам, как слезы. – И наяву, и во время сна буду любимым своим верна.
Магия наполнила ее и запульсировала в такт биению сердца.
– Бремя свое до конца донесу и встречу судьбу лицом к лицу. Воля твердая сильна, пусть исполнится она.
Она закрыла глаза и стиснула кулаки, словно хотела сразиться с ночью. Словно могла пробить пелену, мешавшую ей видеть будущее.
– Почему я
С воздухом что-то случилось; казалось, ее щеки погладили теплые ладони. Но это было не успокоением, в котором она нуждалась, и не попыткой уговорить ее проявить терпение. Поэтому она отвернулась от моря и побежала к дому, в окнах которого горел свет. Полы плаща летели за ней.
Лулу сидела в постели с третьим бокалом вина, последним триллером «Дневник американского каннибала» и пакетиком чипсов с сыром и луком. Спальню оглашала пальба Мэла Гибсона и Дании Гловера: одновременно Лулу смотрела по телевизору «Смертельное оружие».
Таков был ее обычный субботний ритуал.
Ночную рубашку ей заменяли рваные шорты, майка с надписью: «Лучше быть богатым, чем глупым», и фонарик, прикрепленный к бейсбольной шапочке.
Она жевала, глотала, смотрела то в книгу, то на экран и считала, что находится в своем личном раю.
Дождь барабанил в окна ее ярко раскрашенной «солонки с крышкой»;[2] ветер позвякивал бусами, заменявшими шторы. Довольная и слегка подвыпившая Лулу вытянулась под лоскутным одеялом, сшитым ею собственноручно.
«Никому и никогда не удастся искоренить во мне шестидесятые», – часто с легкой гордостью думала она.
Когда слова на странице начали расплываться, она поправила очки и села повыше. Лулу хотелось дочитать главу и выяснить, позволит ли глупая молодая проститутка перерезать себе горло.
Она была готова поспорить, что позволит.
Клюнув носом, Лулу вскинула голову и изумленно заморгала. Кто-то прошептал ее имя.
«Ну вот, слуховые галлюцинации, – недовольно подумала она. – Старость – не радость».
Допив остатки вина, Лулу посмотрела на экран.
Оттуда ей улыбался Мэл Гибсон. Его ярко-голубые глаза смеялись.
– Привет, Лу! Как дела?
Она протерла глаза и яростно заморгала. Но видение не исчезло.
– Какого дьявола?
– Вот и я говорю, какого дьявола? – Мэл сделал шаг в сторону, и Лулу увидела наведенное на нее дуло пистолета калибром с пушку. – Никто не хочет жить вечно, верно?
Грянул выстрел, и комната озарилась ярко-красным светом. Острая боль заставила Лулу вскрикнуть и прижать руки к груди. Когда она быстро села, ожидая увидеть кровь, чипсы полетели во все стороны.
Но она не ощутила ничего, кроме бешеного стука собственного сердца.
На экране Мэл и Дании спорили о какой-то полицейской процедуре.
Чувствуя себя набитой дурой, она заковыляла к окну. «Нужно глотнуть свежего воздуха, – подумала Лулу. – Чтобы в голове прояснилось. Наверно, уснула на минутку, вот и привиделось». Она отодвинула бусы, рывком подняла створку и вздрогнула.
На улице было холодно, как зимой. Во всяком случае, куда холоднее, чем следовало. А в поднимавшейся над землей дымке было что-то странное. Она напоминала плывущий в воздухе синяк – тускло-фиолетовый и ядовито-желтый.
Из окна были видны цветочная шпалера, сквозь которую пробивался лунный свет, и грубо вырубленная каменная горгулья, показывавшая язык прохожим. С неба лил ледяной дождь. Когда Лулу потянулась к оконной щеколде, в ее ладонь вонзились острые осколки.
Она отдернула руку и выругалась. Поправив очки, она вновь взглянула в окно. Горгулья поменяла место. Теперь вместо профиля ее уродливое лицо было видно почти на три четверти.
Сердце заколотилось так, что заболела грудь.
«Мне нужны новые очки, – подумала Лулу. – Зрение подводит».
Тем временем горгулья повернулась к ней лицом. И обнажила страшные длинные зубы.
– Господи Иисусе! – вскрикнула потрясенная Лулу.
Горгулья двигалась к дому, жутко щелкая зубами. Тянулась к открытому окну. За ней прыгала маленькая лягушка-флейтистка, купленная Лулу неделю назад. Ее флейта превратилась в длинный зазубренный нож.
– Никому нет до тебя дела.
Лулу резко обернулась к телевизору. С экрана на нее насмешливо смотрела огромная рисованная змея с ухмыляющимся лицом Мэла Гибсона.
– Если ты умрешь, никто этого не заметит. У тебя ведь никого нет, правда, Лу? Ни мужа, ни ребенка, ни семьи. Никто не даст за тебя и ломаного гроша.
– Чушь! – Увидев боковым зрением, что горгулья и ее спутница находятся уже в каком-то футе от
