XX век. Исповеди: судьба науки и ученых в России

вскоре меня оттуда освободили — целых два дня я выходил на работу… Оказывается, Славский узнал, куда я попал, приехал в ЦК партии и там устроил большой 'шум', мол, с какой стати 'Феоктистова на профсоюзную работу бросили!' И меня направили заместителем Анатолия Петровича Александрова в Курчатовский институт.

— Значит, Славский 'не выпустил' из своей системы?

— Ефим Павлович внимательно следил за своими людьми не упускал их из виду. И если ему требовалось решить какую-то проблему, то быстро находил нужных специалистов, так как хорошо их знал.

— Неужели и он разделял то беспокойство, которое возникло в связи с большим количеством ядерного оружия, накопленного в стране?

— Конечно. Тем более, что он знал гораздо больше нас… 40 тысяч боеголовок! Это груда металла, которая не может быть никогда использована… Я для одной бомбы не вижу поля применения, а тут сорок тысяч! Я запрашивал многих военных: скажите мне о ситуации, приведите конкретный пример, объясните ситуацию, когда необходимо применять ядерное оружие. Я спрашивал, но убедительного ответа не получал… Мне кажется, что в современных условиях существует огромное несоответствие какой-то мыслимой вины и того удара, который может обрушиться на головы стариков, детей, женщин. Ядерное оружие — это оружие массового уничтожения людей, и по этой причине я не вижу ни одной точки, ни одной причины для его применения.

— Тут горячие головы предлагали сбросить небольшую атомную бомбу на Чечню…

— Это могут предлагать люди, которые никогда не видели последствия ядерного взрыва. Уничтожается все! Абсолютно все!.. И это очень страшно…

МЫСЛИ ВСЛУХ: 'Мощность современных зарядов выражается в мегатоннах. Используя печальный оп ыт Хиросимы и Нагасаки, группа экспертов ООН проанализировала возможные последствия ядерного взрыва в одну мегатонну по городу с населением в 1 миллион человек. Город практически будет уничтожен, сразу погибнет 270 тысяч человек от ударной волны и тепловог о излучения, от облучения еще 90 тысяч человек, не менее 90 тысяч будет ранено. В городе не будет воды, электроэнергии, газа, некому будет оказывать медицинскую помощь.

При ударе боеприпасом в 10–20 Мт радиус поражения возрастет в 2–2,5 раза. Пожары охватя т район в радиусе 30 км, а непосредственная угроза для жизни будет в радиусе до 60 км. При наземном взрыве образуется кратер диаметром 800 м и глубиной 75–90 м. Зона поражения в направлении ветра протянется на сотни километров. Так взрыв над Лондоном созда л бы зону смерти, разрушений и радиоактивного заражения в Париже. А ведь речь пока что шла об одиночном взрыве, что же будет при массовом ядерном ударе?

Непосредственное действие оружия может быть усилено выбором цели. Представим себе вполне 'безобидную' н а первый взгляд ситуацию, когда бомба мощностью в 1 Мт взрывается над лесным массивом. Излучение взрыва немедленно вызовет пожар на площади, содержащей десять миллионов кубических метров леса. Очень трудно предсказать характер развития этого грандиозного пожара: будет ли он распространяться дальше или потухнет из-за нехватки кислорода. Но уже ясно, что пожар будет сопровождаться мощными бурями, вызванными перемещениями разогретого воздуха в верхние слои атмосферы вместе с продуктами горения — золой… Многие глобальные эффекты ввиду их грандиозности не могут быть определенно предсказаны, оценены и смоделированы в лабораториях. Путем прямых расчетов и сравнений с крупнейшими вулканическими извержениями доказывается, что десять тысяч мегатонных взрывов способны поднять такое количество пыли, что она нарушит прозрачность атмосферы, солнечные лучи не дойдут до поверхности. Наступит резкое похолодание и гибель всего живого'.

— И, тем не менее, в 1995 году американцы отмечали 50-летие создания ядерного оружия. Через месяц после испытании они сбросили бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Утверждали, что это спасло миллион жизней американских солдат, которые погибли бы при высадке десанта в Японии… В 1999 году мы отмечали весьма торжественно 50-летие первого испытания атомной бомбы в СССР. И тоже говорим, что наше испытание остановило третью мировую войну…

— Когда мы делали оружие, именно так и думали. Наверное, это во многом определило то, что бомба у нас появилась. Не нам судить историю: она была и есть, хотя сегодня мы уже думаем иначе, чем вчера.

— Но ведь бывают бессмысленные ситуации!

— Что вы имеете в виду?

— Вы, как один из создателей современного термоядерного оружия, знали, что его накоплено в СССР очень много. По-моему, хватало раз десять уничтожить все живое на планете! Американцы были 'чуть сильнее' — они могли уничтожить наш шарик раз двадцать… Почему же вы, ученые-ядерщики, не протестовали против столь бессмысленной ядерной гонки!

— Политику определяют не ученые. К сожалению… Есть предел, и он достигнут: человека достаточно убить один раз, и бессмысленно это делать два, десять, тысячу раз. Современное ядерное оружие несет в себе характер абсолютного, его усовершенствование не может обнаружить сколько-нибудь существенных преимуществ по сравнению с достигнутым.

— Это одна из причин вашего ухода из Челябинска-70? Потом не жалели?

— Нет. Кстати, после смерти Забабахина меня пытались пригласить на работу вновь, но я отказался. То, что я делал и делаю в ФИАНе, меня устраивает. Мое отношение к ядерному оружию изменилось: я считаю, что оно сыграло свою роль, и потому должно уйти со сцены… Но многие мои коллеги в прошлом и даже друзья до сегодняшнего дня считают, что они делают главное для страны дело… Говорится очень много слов о паритете, о сдерживании и так далее. К сожалению, наличие ядерного оружия никого не останавливает: войн во второй половине XX века не меньше, чем в первой, да и людей гибнет очень много в них. Казалось бы, каждая большая война должна чему-то учить человечество — десятки миллионов людей погибли во второй мировой, но почему-то этого не происходит. Да и войны, пусть не мировые, но многолетние — были. Вспомним хотя бы Вьетнам и Афганистан, где ядерные страны — США и СССР потерпели поражение. Значит, дело не в атомной бомбе, не в оружии, а совершенно в другом… И это уже забота философов.

МЫСЛИ ВСЛУХ: 'Принято считать, что нельзя красить двумя красками — черной и белой. Всегда, дескать, есть промежуточные тона, нюансы. И все есть ситуации, в которых однозначное решение необходимо. Чр езвычайно важно, если речь идет о международной инспекции ядерных объектов, чтобы она была всеобъемлющей, касалась как ядерных, так и неядерных стран. Достаточно сделать исключение в отношении хотя бы одного реактора, как разрушается идея, вся стройная сис тема надежного контроля, в равной мере приемлемая для всех участников. Обязательно появятся возражения — почему им можно, а нам нельзя? И круг исключений будет нарастать. Таким образом, вывод однозначен: необходим, без всяких исключений, международный конт роль всех объектов атомной промышленности. Одновременно, вместе с широким внедрением АЭС возникают гарантии для полного безвозвратного уничтожения военных ядерных материалов. Диалектика такова: полвека мы развивали реакторостроение, чтобы создавать плутони й, теперь настало время строить новые реакторы, чтобы произво-дить электричество и одновременно уничтожать плутоний, сделать ядерную войну невозможной',

— В своей жизни и по работе вы встречали много выдающихся людей — создателей атомного века. Кого бы вы выделили?

— На меня всегда очень сильное впечатление производил Курчатов. Но я был слишком молод, а он был на вершине атомного проекта, а потому каких-то прямых соприкосновений не было. Да и после 55-го года, когда мы испытали 'настоящую' водородную бомбу, он начал отходить от нашей тематики, больше внимания уделял мирным направлениям атомной энергии, размышлял о запрещении испытаний.

— Рассказывают, что взрыв 55-го года потряс его?