XX век. Исповеди: судьба науки и ученых в России

торговли, там и нашла суженого. По прежним законам нельзя было работать мужу и жене в одном подразделении, и одному из них предложили куда-то переходить. Зять ушел… А для меня радость — рождение внука Андрюшки. Саша до последнего времени был безработным, сейчас нашел какое-то временное место работы.

— У отца помощи не просят?

— Самостоятельные ребята, сами решают свои проблемы… А младшая дочь Галя закончила Институт военных переводчиков, вышла замуж за дипломата. Работает представителем ООН по делам беженцев здесь. До пенсии Тамара работала в Институте военной истории в авторском коллективе по заключительному тому Великой Отечественной войны… Сейчас выращивает цветы.

— Получается?

— Ей нравится. И мне тоже… В общем, все в семье сложилось нормально, и это самая большая радость для меня.

ЧЛЕН-КОРРЕСПОНДЕНТ РАН Б.Е. ЧЕРТОК: 'В 15 часов 30 минут Титов сообщил: 'Невесомость переношу отлично'. Он храбрился. Позднее он призналс я, что его слегка подташнивало и мутило. Особенно неприятные ощущения возникали при резких движениях головой. Он старался медленно поворачивать голову или укладывать ее неподвижно. Но задания по киносъемке и наблюдению Земли через иллюминаторы требовали дв ижений. Титов учился спокойной собранной позой снимать головокружения. Подробно о всех своих действиях и самочувствии он рассказал, отчитываясь перед Госкомиссией на Земле. А пока мы только гадали и спорили…

Вместе с Воскресенским мы вернулись на КП в 2 часа утра уже 7 августа. Здесь начиналась легкая паника. Титов не отвечал на запросы 'Зари-1'… Выяснилось, что в космосе можно не только спать, но и 'проспать'! Тут же мне было дано задание разработать ТЗ для часовой промышленности на космический будильн ик'.

— Я не хочу останавливаться на том, что широко известно и о чем можно прочитать в книгах о первых космонавтах. Но у меня такое ощущение, что Герман Титов прожил несколько жизней и потому я попробую узнать о тех, которые неизвестны широкой публике…

— Любопытно. И какие же это 'жизни'?

— Первая — летчик. То, что было до полета…

— Я всегда говорю, что у меня два дня рождения. Первый -11 сентября 1935 года, когда мама, папа и все близкие узнали, что я появился на свет. И второй — 6 августа 1961 года, когда весь мир узнал, что есть такой космонавт Титов.

— Вторая — космонавт. А третья — это летчик-испытатель… То есть известный всему миру человек вдруг 'исчезает', и я с удивлением узнаю, что вдруг Герман Титов решил испытывать новые машины. Неужели космос разочаровал?

— Нет, не 'вдруг' это случилось! Летчиком-испытателем мечтает стать каждый молодой пилот, но в данном случае в основе лежала идея о необычном самолете. О ней я впервые услышал на лекциях профессора Космодемьянского в Академии Жуковского. Эти лекции были 'со звездочкой' — как он нам объяснил, о них он спрашивать на экзаменах не будет. Это был специальный курс об орбитальных самолетах, ракетопланах, И он говорил тогда, что если у кого-то из конструкторов родится идея использовать для возвращения на Землю атмосферы, осуществлять спуск на крыльях, а не на парашюте, то он будет счастлив… Эти слова профессора запали в душу, зародили определенный интерес у меня, а потому, конечно же, мое внимание сразу же привлек проект 'Спираль', который зарождался в КБ Артема Ивановича Микояна. Я прекрасно понимал, что будут всевозможные испытания, как это бывает всегда при создании новой техники. И эти испытания пройдут на всех диапазонах скоростей от космических до посадочных, и это уже забота летчиков-испытателей. Мне хотелось попасть в эту группу и работать на всех этапах — от проекта до полета. Конечно, я понимал, что в таком случае у меня будет преимущество перед летчиками-испытателями на право первого полета в космос на таком самолете: ведь я уже побывал на орбите. Поэтому и меня и родилось серьезное желание принять участие в проекте 'Спираль'. И для этого надо было стать летчиком-испытателем…

— Насколько я знаю, эта идея была поддержана?

— В Звездном городке появилась группа из трех человек: я, Анатолий Филипченко и Анатолий Куклин. В Липецке мы прошли теоретическую подготовку, а в 67-м году поехали во Владимирову, где начали потихоньку осваивать испытательскую работу, в частности, запуск и остановку двигателя в полете, заход и посадку 'без двигателя', полеты на 'динамический потолок' и, наконец, полеты по автоматическим системам навигации и захода на посадку.

— Такое впечатление, будто вы испытывали будущий 'Буран'!

— Все эти идеи потом были реализованы в 'Буране', но об этом проекте тогда и речи еще не могло идти. Последняя моя командировка была на завод, где делали ТУ-95. Это был носитель для 'Спирали'. Орбитальный самолет подвешивался под 'брюхо' носителя и тот его поднимал в воздух, 'Спираль' сбрасывалась и шла отработка посадки. Надо было точно знать поведение самолета на посадочных скоростях.

— На испытательном полигоне ' Владимировка' была очень длинная посадочная полоса, чуть ли не двадцать километров?

— Там и проводились испытания. Модель орбитального самолета отцеплялась от носителя, и она без двигателя шла на посадку… И до гибели Юрия Гагарина проект 'Спираль' шел очень хорошо. В Звездном городке был создан четвертый отдел, куда я набрал молодых летчиков: Кизим, Романенко, Джанибеков, Малышев и другие.

— Их представлять не надо: классные космонавты!

— Все слетали, стали Героями. Вот только у Толи Куклина не получилось — здоровье подвело… Но после гибели Юрия Гагарина ситуация резко изменилась: летать стало тяжело.

— Но почему отдел закрыли?

— Во-первых, это была экспериментальная работа КБ Микояна, и во-вторых, произошло столкновение интересов людей, связанных с авиацией и космонавтикой.

— Но ведь Артем Иванович Микоян был очень авторитетным человеком, с его мнением считались!

— Это, безусловно, верно, но он считался авиационным конструктором, не космическим…

— А ваше впечатление о нем?

— Не мне оценивать Генерального конструктора, имя которого известно во всем мире!.. Но личные отношения у нас были очень теплые, хотя 'дистанция' между нами была огромная. А вот с летчиками, особенно с Мосоловым и Федотовым, были отношения дружеские, товарищеские. Ну а Артем Иванович относился по-отечески. И это проявилось, когда произошла трагедия с Юрой.

— Как именно это почувствовалось?

— Официально мне летать никто не запрещал, но палки в колеса ставили, и уже трудно стало добираться до кабины пилота. Я приехал к Артему Ивановичу наниматься на работу. Мы сидели в кабинете, пили чай и я ему все рассказал. Он мне в ответ, мол, у меня в КБ неинтересно, всего один самолет, а лучше пойти в Летно-испытательный институт, где широкая палитра работы, и она очень интересна. И тут же предложил позвонить начальнику ЛИИ Уткину. Взял трубку, поговорил с Уткиным, тот говорит, что пусть Титов приезжает… Я тут же сажусь в машину и еду в Жуковский. Захожу в кабинет, думаю, ну сейчас меня в распростертыми объятиями примут — ведь сам Микоян просил об этом. Виктор Васильевич выслушал мою пламенную речь и тут же говорит: 'А зачем ты мне нужен! Зачем мне лишняя головная боль! У меня аварий и катастроф хватает и без тебя…' Артем Иванович, конечно, молодец: он не стал мне отказывать напрямую, хотел как-то смягчить удар.

— Да и работа была опасная!

— Конечно. Многие ребята и в ЛИИ, и в КБ Микояна погибли во время испытаний, по пальцам можно пересчитать тех, кто живет сегодня… А после гибели Юрия Гагарина меня просто-напросто начали беречь, и отодвинули от полетов. Их позиция была понятна, но мне-то что делать!