Холт безразлично пожал плечами, Сюзанна по пирсу направилась к нему. Доски потрескивали и качались под ногами, поэтому она ступала очень осторожно.
— Собственно, все началось в 1912 или 1913 году с моей прабабушки Бьянки.
— Слышал эту сказочку.
Теперь Холт ощущал ее запах и аромат цветов, что заставило напрячься живот.
— Она была несчастна в браке с богатым суровым мужем и нашла отдушину, закрутив интрижку. Где- то по ходу дела спрятала изумрудное ожерелье как страховку, если хватит мужества сбежать. Вместо того чтобы скрыться в тумане с любовником, выбросилась из окна башни, а изумруды так никогда и не нашли.
— Не совсем так…
— Теперь ваше семейство затеяло поиск сокровищ, — продолжал Холт, словно не слыша. — Историю подхватила пресса, и вы получили гораздо больше проблем, чем рассчитывали. Слышал, пару недель назад вам пришлось немного поволноваться.
— Если про мою сестру можно сказать, что она слегка волновалась, когда ей приставили к горлу нож, то да.
У Сюзанны вспыхнули глаза. Она зачастую не отваживалась защищать себя, но, если дело касалось членов семьи, превращалась в настоящего бойца.
— Подельник Ливингстона, или как там этот ублюдок именует себя сейчас, едва не убил Лилу и ее жениха.
— Если обладаете овеянным легендой бесценным ожерельем, крысы лезут изо всех щелей.
Холт знал о Ливингстоне. Он десять лет прослужил в полиции и, хотя большую часть времени боролся с распространением наркотиков, читал рапорты о склонном к насилию ловком похитителе драгоценных камней.
— Легенда и изумруды — наше семейное дело.
— Тогда зачем пришла? Я сдал значок. Вышел в отставку.
— Я пришла не за профессиональной помощью. Это личное.
Сюзанна глубоко вдохнула и постаралась изложить все коротко и ясно:
— Жених Лилы, профессор истории, преподавал в Корнуэльском университете. Несколько месяцев назад Ливингстон, назвавшись Эллисом Кофилдом, нанял его изучать украденные у нас семейные документы.
Холт продолжал полировать деталь.
— Не похоже на Лилу — связываться с подобными типами.
— Макс и не подозревал, что бумаги ворованные, — сквозь зубы процедила Сюзанна. — А когда узнал, Кофилд едва не убил его. В любом случае, Макс оказался в Башнях и продолжает исследования, но уже для нас. Мы нашли документ, подтверждающий существование изумрудов, и даже расспросили старушку, которая работала горничной у Калхоунов в год смерти Бьянки.
Холт поерзал, но продолжил свое занятие.
— Неплохо потрудились.
— Да. Горничная подтвердила, что история с исчезновением ожерелья правда и что Бьянка была влюблена и собиралась сбежать от мужа. Ее возлюбленным являлся художник, — сердце тяжело забилось, — и его звали Кристиан Брэдфорд.
Что-то мелькнуло во взгляде Холта, он встал и нарочито медленно отложил ветошь. Потом вытащил сигарету из пачки, щелкнул зажигалкой и неторопливо выдохнул дым.
— Ты на самом деле рассчитываешь, что я клюну на дурацкие вымыслы?
Сюзанна надеялась на удивление, даже изумление. Но увидела лишь скуку.
— Это происходило на самом деле. Обычно они встречались на утесах рядом с Башнями.
Его снисходительная улыбочка больше походила на брезгливую ухмылку.
— И ты их сама видела, да? О, я тоже слышал о призраке.
Он глубоко затянулся и лениво выпустил дым.
— Печальный дух Бьянки Калхоун, появляющийся в ее летнем доме. Вы, Калхоуны, просто набиты… историями.
У нее потемнели глаза, но голос оставался очень спокойным:
— Бьянка Калхоун и Кристиан Брэдфорд были влюблены друг в друга. В то лето, когда она погибла, они часто виделись на утесах под Башнями.
Слова что-то затронули в душе, но Холт только пожал плечами:
— И что?
— А то, что существует связь. Мы не можем позволить себе пропустить любую ниточку, особенно такую жизненно важную. Вполне возможно, что Бьянка рассказала твоему деду, куда спрятала изумруды.
— Не понимаю, какое отношение флирт между этими двумя почти восемьдесят лет назад — неподтвержденный, кстати, — может иметь к изумрудам.
— Если постараетесь преодолеть предубеждение, которое, кажется, питаете к моему семейству, то возможно и поймете.
— Все это мне совершенно неинтересно.
Холт открыл верхнюю часть маленького холодильника.
— Хочешь пива?
— Нет.
— Ну, а я освежусь.
Не сводя с кладоискательницы взгляда, сорвал пробку, выбросил в пластмассовое ведро и жадно отпил.
— А знаешь, если бы ты чуток поразмыслила, то осознала бы, что в эту историю трудновато поверить. Благовоспитанная богатая хозяйка поместья и нищий художник. Не катит, детка. Лучше перестань беспокоиться обо всей этой ерунде и сосредоточься на посадке цветочков. Ты ведь этим занимаешься в настоящее время?
Он может разозлить, подумала Сюзанна, но не сумеет сбить с дороги.
— В мой дом ворвались, угрожали жизни моих сестер, идиоты постоянно пробираются в сад и перекапывают мои розовые кусты.
Она вскочила — высокая, тоненькая и разъяренная.
— Не собираюсь отмахиваться от всего этого, заруби себе на носу.
— Твоя проблема.
Холт отшвырнул сигарету и легко перепрыгнул на пирс. Тот заскрипел и закачался под ними. А он выше, чем она помнила, пришлось вздернуть подбородок, чтобы держать глаза на одном уровне.
— Даже не надейся втянуть меня в эту авантюру.
— Что ж. Не буду тратить попусту твое и свое время.
Холт подождал, пока она не сошла с пирса:
— Сюзанна.
Ему нравился звук ее имени — мягкий, женственный и старомодный.
— Наконец научилась водить машину?
Сюзанна двинулась назад, свирепо прищурившись.
— Так вот из-за чего весь сыр-бор? — протянула она. — Все еще кипятишься, что свалился со своего дурацкого мотоцикла и повредил раздутое мужское эго?
— Это не единственное, что было повреждено… или поцарапано, или разодрано.
Холт хорошо помнил, как она тогда смотрела на него. Господи, ведь ей было не больше шестнадцати. Выскочила из автомобиля — волосы растрепаны, лицо побелело, глаза потемнели от страха и тревоги.
А он растянулся на обочине, двадцатилетняя гордость так же саднила, как ободранная об асфальт кожа.
— Не могу поверить, — пробормотала Сюзанна. — Все еще бесишься по поводу происшествия двенадцатилетней давности, которое к тому же случилось по твоей вине.
— Моей вине?
