— А почему житель равнин путешествует в одиночестве в чужой стране? Я знаю, что у вас родовой строй, а член клана редко покидает свое племя.
— Я кое-кого ищу, — сказал он, — человека из моего рода, который отправился в эту страну некоторое время назад и пропал. Я должен его найти.
— Не скоро ты начнешь его снова искать, — сказала она. — Ты сначала должен оправиться от своих ран.
Голова Каирна бессильно упала на подушку.
— Похоже, мне это необходимо.
Она накрыла его одеялом.
— Постарайся поспать, потом я дам тебе еще воды, а может, и поешь. Раны заживают хорошо.
Каирн лег, глядя, как она хлопочет по дому. Двигалась она грациозно и аккуратно, без излишней суетливости. Чуть позже вышла из дома, а он заснул глубоким целительным сном, без лихорадки и бреда.
Проснулся он, умирая от жажды и голода. От очага тянуло стряпней, и в желудке забурчало. Женщина, склонившись, стояла над очагом. Услышав, что Каирн зашевелился, она взглянула на него и улыбнулась.
— Проснулся? Посмотрим, что ты сможешь съесть. — Она снова усадила Каирна и принесла ковш с водой. Он с благодарностью выпил все, на этот раз женщина налила еще. — Пей небольшими глотками. Я дам тебе немного поесть, только запивай. — Она отошла к очагу и налила что-то из горшка в миску.
Каирн рассматривал содержимое, пока миска согревала его трясущиеся пальцы. Пахло непривычно, но еда оказалась аппетитной, тушеное мясо и дикорастущие овощи, залитые крепким бульоном. Странный запах шел от трав, мелко накрошенных в бульон. Он взял ложку, сделанную из рога, и начал есть, уговаривая себя не торопиться. От трав вкус был пряным, но приятным.
— Это не пряности, это лекарства, — сообщила женщина. — Одни от воспаления, другие облегчают боль или дают твоему телу все необходимое.
Миска и ковш опустели, он отставил их в сторону.
— Ты не простая травница. Ты говоришь, как образованный человек.
— Ты тоже говоришь не как дикарь, — парировала она.
— Среди моего народа я считаюсь хорошо образованным.
— И высокородным, — сказала она.
— Некоторым образом. У нас нет знати, простолюдинов и рабов, как у других народов.
— Это не значит, что все одинаковые, — заявила она. Потом поднялась с места. — Мне надо идти. Одна женщина собралась рожать, семья просит помочь.
— Долго тебя не будет? — спросил Каирн. — Ты говорила, что здесь нет никого ближе одного дня пути.
— Не беспокойся, я не покину тебя. Это бродячий люд, актеры и мелкие торговцы. Они стоят лагерем в часе ходьбы отсюда. Если осложнений не будет, к утру я вернусь. Оставлю тебе кувшин с водой вот тут, рядом. Не пей много сразу, но за утро нужно выпить все.
Она подняла большую корзину и перекинула ее на лямке через плечо. Потом взяла у двери посох и вышла. Вверху мелькнули крылья, и Каирн увидел широкоголовую птицу, слетевшую с балки и вылетевшую за дверь в каком-то зловещем молчании. Птица махала крыльями совершенно бесшумно. Потом дверь закрылась, и женщина ушла.
Каирну не пришло в голову поинтересоваться, не опасно ли ей идти сквозь тьму одной. Потом он обругал себя за глупость. Женщина жила здесь в одиночестве, она наверняка привыкла заботиться о себе самостоятельно… И явно не хотела сообщать хоть что-нибудь о себе. Всякий раз, как он задавал подобный вопрос, она тут же спрашивала о чем-нибудь сама. Она была загадкой, и ему хотелось попробовать разгадать ее, прежде чем он покинет это место. На следующий день Каирн почувствовал себя значительно лучше. Острая боль в ранах поутихла, и он смог сесть в постели без посторонней помощи. Решив проверить, вернулись ли силы, он повернулся и сел на край кровати, коснувшись ногами утрамбованного земляного пола.
Осторожно попробовал встать, но ноги дрожали, и раненое бедро пронзила боль.
— Что ты делаешь? Я не говорила, что ты уже готов самостоятельно ходить! Как ты сумеешь подняться, если упадешь? Ложись немедленно!
Эту властную манеру лекарей Каирн узнал бы повсюду и сразу повиновался. Она несколько минут суетилась вокруг него, трогая лоб и приподнимая веки, чтобы посмотреть в глаза.
Потом стала снимать бинты. Рана на боку заживала, ее края уже начали зарастать. Женщина промыла рану и наложила новую повязку.
Раненое бедро выглядело гораздо хуже, то место, откуда он выдернул копье, превратилось в месиво из кожи и плоти. Из разрыва сочилась жидкость, но крови не было, а воспаление осталось только по краям.
— Если бы появились расходящиеся красные и черные полосы, — объяснила она, — это было бы проблемой. Если яд попал в кровь, я мало чем могу помочь. Я боялась, что у тебя начнутся судороги, когда тело становится негнущимся, а челюсти плотно сжаты. Похоже, все обошлось.
— Ты замечательный лекарь, — сказал он.
— Это правда. А ты лучше большинства больных, хотя иногда я думаю — зачем мне это было нужно.
— Почему?
— Потому что ты воин. Об этом не сложно догадаться — ты с равнин, верхом, а половина твоего имущества — оружие. Все, что делают воины — добавляют мне работы. Стоит мне их подлечить — они уходят и добавляют еще больше работы. Я вернула тебя почти с того света, но для тебя эти шрамы — повод похвастаться у лагерного костра. Следовало оказать этому миру услугу и дать тебе умереть, но я так не умею.
Каирн не очень знал, что на это отвечать. Он еще никогда не сталкивался с теми, кто не проявлял должного уважения к воинам.
— Я буду счастлив вознаградить тебя за труды.
Она уставилась на него.
— Ты чего-то не понимаешь. Лучшая награда — дать людям возможность жить в мире. Но мир жесток, и не мне винить тебя за то, что ты живешь по его правилам. Кстати о вознаграждениях… ты явно не нуждаешься в деньгах. И твое вооружение все из стали. Здесь это большая редкость, и держу пари, даже в государстве Гейла, Стального Короля, это не так уж распространено.
— Ты не в меру любопытна, — раздраженно сказал Каирн.
Она пожала плечами.
— Несколько дней назад я была готова сдаться и позволить тебе умереть, поэтому и решила глянуть на твои вещи. Иначе я бы так не поступила.
Он хотел сказать что-нибудь колкое, но сообразил, что его имущество казалось этой женщине большим богатством, к тому же она спасала его жизнь. Один его меч стоил в этой стране целое состояние, а кабо был еще дороже. Она могла просто дать ему умереть.
— Мой отец говорит, что у каждого в жизни есть свое предназначение, и есть вещи, которые может сделать только воин.
— Твой отец философ, — сказала она.
— Я не знаю такого слова. Он Говорящий с Духами. — Это было не совсем ложью.
— Говорящий с Духами, — повторила она. — Хотела бы я встретить одного из них. У нас их нет. Власти не одобряют общение со сверхъестественным.
— Похоже, эти ваши власти пытаются контролировать каждый ваш шаг, — заметил он.
— Чаще всего им это удается.
— Какое им дело, верят люди в духов, в богов или еще во что-то?
— Конкуренция. Они хотят, чтобы люди оставались преданы только им. Даже солдат растят в военных лагерях, а забирают их туда детьми. Так в них не остается преданности семье, и ничто не мешает преклоняться перед Ассамблеей Великих Мужей. — В ее голосе звучала настоящая горечь. — Их
