познакомиться с ним и послушать их планы.
Пом выходит замуж? Да, это тоже заставило меня почувствовать, что годы бегут. Когда я впервые увидела ее, Пом была пухленькой, смешливой школьницей, которая дразнила меня за мою любовь к музыке и называла «миссис Бетховен». А теперь, спустя пять лет, она работала стенографисткой в крупной фирме в Брайтоне, и, по словам Кэтлин, работала очень успешно. Жених служил клерком в том же офисе, там и начался их роман.
После ухода Ричарда я погладила платье и в прекрасном настроении, напевая, стала расхаживать по квартире. Сейчас, когда я вспоминаю все это, мне кажется ужасным, что, веселясь на вечеринке у Руфи, я и не подозревала, что мой дорогой, мой единственный и любимый был в это время при смерти.
Я ничего не знала до следующего утра, когда решила позвонить Ричарду в офис. Мы уже не считали мои звонки «опасными». Если он был занят или в комнате находились посторонние, я быстро вешала трубку, да и звонила я очень редко.
Услышав привычный голос телефонистки, который сухо произнес: «С кем вас соединить?», я не менее бесстрастно попросила мистера Каррингтон-Эша.
– Мистера Каррингтон-Эша сегодня не будет, – ответил голос. – Кто ему звонит?
Я пробормотала что-то невнятное. И тогда телефонистка по собственной инициативе выдала такую информацию, от которой все закружилось у меня перед глазами:
– Мистер Каррингтон-Эш серьезно болен и находится в больнице.
Это был настоящий шок – такой неожиданный, что у меня едва не остановилось сердце. Но затем желание узнать подробности заглушило мою обычную осторожность при разговоре с его служащими.
– Но… что с ним… где он?.. Я так сожалею… как ужасно… – и так далее, до тех пор, пока мой голос не превратился в какой-то бессмысленный шепот.
Видимо, телефонистка гордилась тем, что обладает такими сведениями, а может быть, она решила, что звонит кто-то из родственников Ричарда.
– Да, действительно ужасно. Вчера мистер Каррингтон-Эш чувствовал себя прекрасно, а сегодня ему стало очень плохо. Его секретарша сказала, что звонила миссис Каррингтон-Эш и сообщила, что ему стало плохо ночью. Наверное, аппендицит.
Когда я слушала ее, меня всю трясло от страха. Как гулко забилось сердце. Ричард, мой дорогой Ричард заболел ночью, а меня не было рядом, я ничего не видела, не знала, не могла быть рядом. Хотя на первый взгляд и кажется, что ничего опасного в аппендиците нет, все может обернуться иначе. Всякое может случиться. Все произошло так неожиданно. Ведь я видела его вчера, в пять часов вечера, и он не жаловался ни на плохое самочувствие, ни на боли.
Я снова начала расспрашивать телефонистку и даже осмелилась поинтересоваться, в какой он больнице.
Она не знала. Это окончательно привело меня в панику. Я должна узнать. Я должна узнать, где он, чтобы навестить его, написать записку или еще что-нибудь. Если ему предстоит операция, я должна каким- то образом связаться с ним.
– А вы не могли бы выяснить, где он? – с удивлением услышала я собственный голос. – Я… я бы хотела передать цветы.
Телефонистка попросила меня подождать, пока она попытается навести справки. Через некоторое время она сказала:
– По-видимому, здесь никто не знает, где он. Но вы бы могли уточнить у миссис Каррингтон-Эш. Надеюсь, вы знаете их номер телефона…
Номера я не знала. Да я и не осмелилась бы позвонить к нему домой, потому что, по всей вероятности, к телефону подойдет сама Марион.
И в полном отчаянии я продолжила разговор с телефонисткой:
– А может быть… может быть, кто-то из его ближайших сотрудников знает, где он? Мне не хотелось бы беспокоить миссис Каррингтон-Эш.
И девушка снова сказала мне подождать. Никогда еще я не испытывала таких мучений. Мысленно я повторяла ее слова.
Ричарду «стало плохо ночью». Он «серьезно болен». Я вытерла лоб рукой и попыталась унять дрожь. Девушка вновь заговорила со мной, но уже с легким раздражением, как будто она устала от моих расспросов:
– Мне очень жаль, но единственный человек, который может что-нибудь знать, – мистер Бергман, а его сейчас нет.
Я положила трубку с чувством полной безнадежности.
Минуту я стояла посреди комнаты, глядя по сторонам отсутствующим взглядом. Я просто не знала, что предпринять. Бессмысленно смотрела то на фотографию Ричарда у меня на столе, то на новую книгу о русском балете, которую он только вчера мне подарил. Мне хотелось плакать, но слез не было. Мысль о том, что Ричард лежит больной, а я не могу прийти к нему, была ужасна. Невыносима. И тогда я совершила безумный поступок, никак не соответствовавший соображениям осторожности в моем более чем сложном положении, положении бесправной любовницы.
(Раньше это положение никогда не ставило меня в такие унизительные условия.) Я не имела права навестить Ричарда, когда он болел… возможно, был при смерти… какая ужасная мысль! Но она, его жена, будет в больнице, будет знать о нем все, первая сможет узнавать об его самочувствии.
Наверное, она отвезла Ричарда в больницу на машине. А может быть, за ним приехала «скорая помощь»? Если у него сильный приступ аппендицита, вероятнее всего, он был слишком слаб, чтобы сесть в машину. В доме у доктора Кейн-Мартина я часто слышала разговоры о подобных случаях. Я знала, что хотя теперь аппендицит считается «пустяком», но при осложнениях возможен смертельный исход.
Этот страх… страх, что Ричард может умереть… заставил меня позвонить в квартиру Каррингтон-Эшей на Парк-лейн. Риск был очень велик, и я знала об этом. Одна надежда, что Марион нет дома и трубку снимет
