— Я никакая не милая, и вы это прекрасно знаете. Вы смеетесь надо мной. Вы, которого я почитала за рыцаря из рыцарей и джентльмена из джентльменов!
— Рыцарь из рыцарей?! — расхохотался он. — С какой стати мне вести себя по-рыцарски с какой-то дешевой мошенницей? Какое право ты имеешь ожидать от меня донкихотства?! От меня, твоей жертвы?!
Ее полуобнаженная грудь вздымалась. Она вынуждена была сидеть на кровати, полностью выпрямившись, так как длинные жестокие пальцы прижимали ее к спинке кровати, и Магда не могла ни опустить голову, ни вырваться. Будучи полностью открытой и подвергаясь его пьяному изучению, она воскликнула:
— Я тоже жертва! О Боже, ну почему вы не оставите меня в покое?!
— Что?! — воскликнул Эсмонд в притворной тревоге. — Неужели моя дорогая супруга против супружеских ласк?! Неужели я женился на той, которой противны мои любовные ухаживания?!
— Вам нравится издеваться надо мной, — сказала она сквозь зубы, и в ту же секунду ее страх перед ним сменился яростью. Магда стала метаться в разные стороны, пытаясь вырваться. — Пустите меня! Завтра я вернусь домой, и вы больше никогда меня не увидите!
— Завтра?! Завтра, равно как и во все последующие дни, ты будешь делать только то, что скажу тебе я, твой господин и хозяин! — мрачно проговорил он. — Ты никогда не уедешь из этого дома. Те, кому известна правда, будут молчать, я позабочусь об этом. Твой отчим врал мне, что твои братья больны оспой? Отлично! У тебя тоже будет оспа! — Граф неприятно рассмеялся. — Мы распространим слух о том, что ты привезла с собой из дома эту болезнь. Пусть те, кто боится этой напасти, принимают уксусные ванны и молятся Богу. Мне плевать! Но ты останешься в этих комнатах, милая моя, до тех пор, пока врач, которому я плачу, не позволит тебе покинуть их. А когда ты выйдешь отсюда, твое лицо будет закрыто вуалью, и те, с кем ты будешь общаться, решат, что это из-за того, что твое лицо пострадало от оспы, и поэтому ты его закрываешь. Конечно, это станет предметом всеобщего обсуждения, и мне станут выражать сочувствие. Учти: Эсмонд Морнбери выдержит жалость, но не снесет насмешек! Никогда! Ты гнусно обманула меня и заплатишь за это тем, что поможешь мне уберечься от позора!
Магда изумленно смотрела на него. Он ослабил немного свою хватку. Она закрыла лицо одной рукой и стала качать головой из стороны в сторону.
— Какая вам от этого будет польза? Зачем идти на такие хлопоты только для того, чтобы удержать меня здесь?
— Разумеется, я пойду на эти хлопоты вовсе не из чувства любви к тебе, а для того, чтобы ни у кого не повернулся язык назвать меня простаком, которого Адам Конгрейл ловко обвел вокруг пальца. Та мерзкая игра, которую ты с отчимом затеяла против меня, будет продолжаться. Но уже под мою диктовку!
Чувствуя необыкновенную слабость, она прошептала:
— Как вам угодно. Я так устала… Теперь мне уже все равно, что со мной будет. Моя судьба в ваших руках…
Ругаясь, он начал мерить шагами комнату, опрокидывая по пути вазы с цветами и расшвыривая осколки ногой.
Вдруг Эсмонд внезапно вернулся к ней, схватил одеяло и изо всех сил рванул на себя. Его мутный взгляд скользнул по девичьему телу, замершему в испуге и почти обнаженному. Магда уткнулась изуродованной щекой в подушку и застонала от отчаяния. Теперь ее увечье стало незаметным. Взору молодого мужа открылась ее нетронутая красота, нежный профиль. При колеблющемся свете свечи она стала казаться необычайно красивой. Эта ее беззащитность, детская трогательная стройность и хрупкость… Все это воззвало к лучшей стороне его натуры, и в какое-то мгновение весь его гнев рассыпался на сотни мелких кусочков. Эсмонд почувствовал себя почти так же беззащитно, как и она. Неподвижно стоял он у постели и смотрел на жену, недоумевая и чувствуя себя глубоко несчастным. Он заметил две большие слезы, которые выкатились из-под ресниц, побежав вниз по щеке, и услышал ее рыдания.
Осторожно накрыв ее одеялом, он сказал:
— Да простит Бог мою жестокость к тебе. Кто бы ты ни была, что бы ты со мной ни сделала, ты все же женщина… Почти что ребенок…
Присев у кровати, он продолжал:
— Ты ведь не можешь быть плохой со всех сторон, правда? Ведь в твоих жилах течет та же кровь, что текла в жилах моей Доротеи, и я ее светлым именем поклялся оберегать тебя. Правда, это было до того, как я узнал истину. Но я не разведусь с тобой. В роду Морнбери еще не было разводов. Ты останешься моей женой, и я не буду тебя больше мучить, хотя ты не сможешь рассчитывать на привязанность и дружбу с моей стороны. Надеюсь, ты понимаешь меня? Ты принесешь свое раскаяние тем, что поможешь сохранить мое имя, которое теперь стало и твоим, незапятнанным и будешь защищать его от насмешек и позора так же, как и я. Завтра я во всем откроюсь доктору Ридпэту, который принимал роды у моей матери, старому другу нашей семьи, и пришлю его к тебе. Если выяснится, что есть хоть единственный шанс, чтобы улучшить твою внешность, я не пожалею на это никаких денег. Это все, что я хотел сказать тебе сегодня.
Он говорил холодно и трезво, уже не чувствовалось, что он пьян. Магда, внимая каждому его слову, повернулась и смотрела на него не мигая. Он не мог не видеть волшебного сияния ее глаз, отливавших золотом при свете свечи и залитых слезами. Всхлипывая как ребенок, она проговорила:
— Я сделаю все, что вы попросите… все, чтобы доказать вам, что я не такая дурная, как вам кажется.
— Это не имеет никакого значения, какая ты на самом деле. Меня интересует только сохранение моей чести и доброго имени.
— Милорд… Эсмонд… — заикаясь, шептала она.
Но он не дал ей времени для оправданий. Граф нервно провел рукой по своей голове. Ему было немного дурно от выпитого, и он смертельно устал. Невозможно поверить, думал Эсмонд, что это моя брачная ночь и что эта всхлипывающая, напуганная до смерти девочка в большой кровати — моя законная супруга.
— Доброй ночи, — вдруг сказал он и повернулся к двери.
— Эсмонд… — позвала она его снова. Всем своим измученным сердцем она стремилась услышать от него хоть одно слово доброты и сочувствия. Но он, молча закрыв за собой дверь, исчез.
Магда покорно прилегла на подушки. С минуту она лежала неподвижно. Ноги ее так закоченели, что ей было трудно унять дрожь.
Когда Эсмонд только вошел, она испугалась, что он собирается насильно овладеть ею, но, кажется, получила отсрочку… Теперь же, умирая от усталости и переживаний, она была не способна заглянуть в будущее. Впрочем, мимолетный проблеск надежды все-таки сверкнул в непроглядной тьме ее отчаяния. По крайней мере, ей позволили остаться здесь и считаться женой Эсмонда. Это вселяло надежду, ибо Магда не вынесла бы возвращения в Уайлдмарш Мэйнор.
Серый унылый рассвет в Морнбери она встретила, так и не заснув и все еще плача. Уснула она ненадолго и была разбужена осторожным стуком в дверь. Вошла миссис Фустиан в полосатом платье и длинном белом переднике. Она принесла поднос с фруктами и чай, серебряную чашку овсянки, кувшинчик сливок, свежего хлеба, желтого масла и меда. Все это разительно отличалось от того, что Магда ела на завтрак в Уаилдмарш Мэйнор. У нее немного кружилась голова, от недостатка сна она чувствовала общую вялость, а глаза от ночных рыданий превратились в щелочки. Впрочем, молодое тело было здоровым, голодным и требовало своего. Девушка попросила миссис Фустиан отодвинуть шторы на окнах, поудобнее устроилась на кровати и откусила булочку. Служанка неуклюже присела в знак приветствия и кисло спросила:
— Ваша светлость желает что-нибудь еще?
Магда вспыхнула. Она была «ее светлость», обручальное кольцо крепко обхватило пальчик. Выражение лица миссис Фустиан, правда, не совсем соответствовало ее обращению, но Магда не обратила на это никакого внимания. Какая неприятная женщина, подумала Магда. Поджав губы, она так смотрела на молодую жену, своего хозяина, что Магда тут же вспомнила о своем несчастье. Она приложила ладонь к поврежденной щеке.
— А… его светлость… граф уже поднялся? — запнувшись, спросила она.
