— Где Джилли? — опять спросил Маледикт.
Карета подъехала к гостинице; лошади неуверенно перебирали копытами, пока гвардейцы о чем-то совещались. Наконец двое спешились и встали с двух сторон от Маледикта. Так они и поднимались по лестнице — Янус сам по себе, а Маледикт под конвоем. Хозяин за стойкой тайком начертал в воздухе знак против злых сил, и Маледикт одарил ему широким оскалом.
— Третий этаж, — приказал один из гвардейцев, — идите перед нами.
Маледикт безропотно вошел в номер. Жилище оказалось довольно просторное: спальня, лакейская, гостиная и ванная. Он подошел к окну, отодвинул занавеску и выглянул.
— Балкона нет. Сетки для растений тоже.
— Это тюрьма, Маледикт, — сказал Янус, уселся на кровать и раздраженным жестом отослал гвардейцев. Дверь закрылась, но Маледикт расслышал негромкий звон кольчуг: охрана осталась сторожить снаружи.
— Несомненно, — согласился юноша, опуская занавеску. — Так когда меня повезут на север?
— Завтра… — начал было Янус, но осекся, услышав недовольный рык Маледикта.
— Так скоро? — Он принялся расхаживать по комнате, приглушенно стуча каблуками по устланному ковром полу. Меч на его бедре свободно раскачивался. — И насколько?
— Пока Арис…
— Что? Пока Арис не умрет? — хрипло выкрикнул Маледикт в тишине комнаты, и Янус прижал ладонь к его губам.
— Тише, — проговорил он. — Под дверью гвардейцы.
— Ты отбираешь у меня все, — сказал Маледикт. — Я хотел убить графа — и ты мне не позволил. Я хотел вернуть тебя. И вот ты уходишь, потому что король тебя об этом просит. Почему мы не можем просто бежать? Убить гвардейцев и броситься наутек?
— Ласт не убегает, а побеждает, — заявил Янус.
Маледикт зашипел.
— Значит, игра во власть тебе дороже, чем я.
— Нет, не дороже… — запротестовал Янус. — Мне нужно и то и другое. Ты должен набраться терпения. Предоставь мне возможность строить планы, раз уж твой здравый смысл почил вместе с Амарантой. Верь мне. Я завоюю победу. И мы оба станем богатыми и могущественными.
— У меня в голове все перепуталось. Сплошные клювы, крылья и кровь… Где Джилли? Он поможет мне, — проговорил Маледикт, рухнув на перину.
Янус поцеловал его в лоб.
— Ты слишком устал, переутомился. Тебя нельзя было заточать в «Камни».
— Только не в подземелье, — проговорил Маледикт. — Крыльям нужно небо.
— Я имел в виду не только общую камеру, но всю тюрьму, — поправил Янус. — Но скоро тебе воздастся сторицей за все твои мучения. Я обещаю.
Маледикт кивнул. Слова Януса окатывали его, словно пение певчих птиц: успокаивающие, но бессмысленные. Маледикт позволил раздеть себя, как ребенка, и покорно стоял в ванне, пока Янус губкой стирал с его тела грязь «Камней». Запустив пальцы в светлые кудри, он поцеловал Януса в губы и позволил рассудку позабыть обо всем. Янус уложил Маледикта в постель и принялся целовать, ласкать, утешать. Маледикт крепко обнял возлюбленного. Некоторое время спустя Янус ушел, а Маледикт остался сидеть у окна и смотреть в небо.
Джилли то и дело украдкой пробирался в его сознание: серьезные глаза, озабоченное, немного хмурое выражение, в последнее время не сходившее с его лица. Образ Джилли затмевал лишь Янус, и оттого в душе Маледикта поднималась волна боли. Он не мог удержать в сознании обоих одновременно; стоило ему попробовать — и все заволакивала кровавая пелена.
На другом конце комнаты бормотал и нашептывал что-то меч, пока Маледикт не убаюкал его в своих руках.
— Я сделаю, как обещал тебе. В обмен на меч. Я еще пролью его кровь.
Грачи, слетевшиеся на крышу гостиницы, постепенно угомонились.
40
Джилли проснулся от ощущения морской качки и едкого запаха соли и просмоленных веревок. Открыв глаза, он увидел только зыбкие тени и не менее зыбкие отсветы воды на стенах. Всё дрожало и дробилось от пульсирующей в голове боли.
Жив? Почему? Джилли удивился. Ведь в его лице читалось желание убить, а в руках было достаточно силы, чтобы осуществить желаемое.
Джилли попробовал подняться, но руки и ноги одеревенели и отказывались держать его. Он повалился лицом вниз, окунувшись в темную воду. Панический страх вывел Джилли из оцепенения. Он с трудом поднялся (ноги совсем онемели), глубоко вдохнул и оценил ситуацию. Запястья и лодыжки ему перетягивала пеньковая веревка. Он был в трюме. От ужаса у Джилли замерло сердце. Он теперь матрос! Его продали на корабль!
Неужели Янусу было недостаточно просто убить его? Неужели он желал для Джилли страданий? Джилли сидел в темноте; было сыро и промозгло, его тошнило от качки и от странного маслянистого запаха, что расползался от груды металла, однако Джилли поразился ясности собственного мышления. Янус продал его на корабль за одну-две луны, не больше, чтобы раздутый от денег карман не испортил безупречный покрой камзола. Более того: теперь Янус мог спокойно сказать Маледикту — если тот спросит, — что не убивал Джилли. В конце концов, он отправился в море, подумал Джилли и содрогнулся. Янус проявил не только жестокость, но и остроумие: странные металлические предметы явно предназначались для Приисков — для сооружения какого-нибудь очередного двигателя Вестфолла.
Джилли принялся ослаблять зубами узлы веревки — его едва не вырвало от вкуса смолы и сырой пеньки. Корабль не успел пока уйти в плавание — об этом свидетельствовали шлепки волн о сваи причала и корпуса других кораблей. А у Джилли чуть ли не на каждом пирсе друзья — моряки, грузчики, портовые рабочие — которые наверняка ему помогут. Только бы развязать узлы…
Тени в трюме сливались воедино и вздымались в такт невидимому прибою. В отдалении Джилли услышал перекличку команды, подхваченную криками чаек. Тени словно задрожали, вторя этим звукам; головная боль накатила снова, затуманила глаза.
Джилли, сложив руки вместе, усердно вгрызался в узел, пока тот не ослаб. Время на возню с мокрыми петлями на запястьях Джилли тратить не стал — петли саднили и жгли, но могли и подождать. Он нагнулся и занялся пенькой на лодыжках; из тени бесшумно выпорхнул грач.
Птица опустилась на балку, выступающую из груды железяк, и бесшумно сомкнула острые когти. Глаза у грача были матово-черные, пустые, как у куклы; им не хватало сияния жизни. Джилли сглотнул. Птица разинула клюв и распушила крылья — и стала увеличиваться в размерах. Теперь это была уже ворона, рожденная тенями.
— Мэл… — прошептал Джилли. Птица вспорхнула, подлетела к дальней стене трюма и уселась на узкую лесенку, что вела на палубу и на свободу. Птица нетерпеливо захлопала крыльями и заскрежетала клювом о деревяшку.
Джилли опять склонился к веревкам на лодыжках, хотя от этого его головокружение и тошнота лишь усилились. Ему хотелось только одного — лечь. Но он потащился на другой конец трюма, к многообещающей груде металла: наверняка здесь найдется орудие более подходящее, чем зубы и онемевшие пальцы.
Просмоленные веревки поддавались — прядь за прядью, с умопомрачительной медлительностью; наконец они расползлись. Когда же Джилли поднял взгляд, чтобы разделить радость победы с вороной, оказалось, что он опять один. Стремительное движение заставило его поднять глаза.
— Мэл, — снова выдохнул Джилли. Тень птицы, застигнутая в момент превращения, захлопала громоздкими крыльями, складывая их, и начала вытягиваться и истончаться. Знакомая человеческая фигура
