— Неужели я родом оттуда? Разумеется. Ты знал об этом все время, — произнес Маледикт. — Или ты думал, я вылупился из яйца Ани? — Губы мальчика искривила улыбка.
Джилли смущенно вздохнул.
— Значит, Ворнатти сказал тебе.
— Ворнатти это позабавило — то, что ты меня боишься. — Лицо Маледикта помрачнело. — Вообще- то я мог уже прикончить тебя.
— Я однажды задал тебе трепку — и могу повторить урок, — Джилли постарался, чтобы его голос звучал спокойно, и мальчишка решил избежать противоречий.
— У тебя волосы спутаны, — заметил он. — В таком состоянии их никто бы не купил, даже для набивки подушек. — Мальчик положил меч, протянул руку и проворными пальцами сдернул ленту с волос Джилли. — Повернись.
Джилли неуверенно повернулся. Маледикт встал у него за спиной, развязал узел волос и провел прохладными пальцами по затылку Джилли. Тот занервничал: наиболее благодушное настроение мальчика обычно предвещало внезапный удар, столь острый и колкий, что он начинал болеть и кровоточить с опозданием.
— Что тебе нужно?
Маледикт отошел назад, широко раскинул руки и спросил:
— Скажи мне, что ты видишь?
Робко, будучи не в состоянии угадать настроение мальчика, Джилли сказал:
— Мальчика, довольно миловидного, чтобы привлечь внимание, и довольно взбалмошного, чтобы оттолкнуть. И очень юного.
Маледикт сдвинул брови.
— Не представляющего опасности? И почему такого уж юного? Я почти достиг возраста мужчины.
— Ты не носишь меча, — ответил Джилли. — А в силу твоей хрупкости и высокого голоса люди всегда буду принимать тебя за юношу.
Маледикт опустился на скамеечку, пробежал пальцами по волосам, сначала откинув кудри назад, потом перебросив на лицо так, что остались видны лишь его темные глаза.
— Я не хотел бы, чтобы Ласт смеялся надо мной, — прошептал Маледикт. — Расскажи мне, Джилли, как научиться внушать людям страх. Ты столько всего знаешь.
Джилли сел рядом с Маледиктом, польщенный тем, что мальчик просит у него совета: это означало, что, возможно, он видит в нем больше, чем просто забаву Ворнатти.
— У тебя есть время.
— На деревьях набухают почки, щебечут певчие птицы, и день прибывает. Уже почти весна. Ласт вернется, пусть и без Януса… — Маледикт выдохнул — и казалось, вместе с воздухом из него ушла сила. Он прислонился к стеллажу, сматывая в беспокойных пальцах ленту Джилли, придавая ей новую форму — как хотел бы придать ее своему будущему. — Пусть я убью Ласта, что это мне даст, если Янус так и останется в заточении в Итарусе? Ласт отправил его туда — и лишь Ласту под силу вернуть его.
— Критос предпочел бы убить его, если бы мог, — согласился Джилли, — чем истратить на него хоть медяк. Но, вероятно, здесь можно ожидать помощи от Ворнатти.
— В последнюю очередь от Ворнатти. — Маледикт принялся мерить шагами комнату. — У Ворнатти на мой счет собственные планы и желания. Я лишь тень того, каким он хочет меня видеть. Он укрывает меня, потакает мне, шепчет слова, навевающие мечты о сладостной мести; только все они — его мечты, его месть. Не мои. Мои планы… далеки от завершения, — продолжал Маледикт. — И я не имею ни малейшего понятия, как продвинуться в нужном направлении. Я не потерплю, чтобы Ласт насмехался надо мной, над мальчишкой с клинком. Я ни за что не выстою перед ним. Наши умения слишком не равны. И меня вовсе не радует перспектива быть зарубленным насмерть его людьми. Видишь, в каком я затруднении, Джилли? — Мальчик хорошо отрепетированным молящим жестом протянул руки вперед. — Ты же можешь ответить на все вопросы Ворнатти, неужели не сумеешь ответить на мои?
Джилли отвел глаза под пристальным взором Маледикта, ошеломленный его прямотой и отчаянием. Мальчик молча ждал совета, внешне спокойный, хотя руки его сжались в кулаки.
Джилли поспешно заговорил.
— Обожди. Научись владеть мечом. Ласт в этом искусстве преуспел. А ты…
— Ворнатти пытался давать мне уроки, однако он слишком стар, а его указания бессмысленны.
— Стоит тебе лишь попросить — и барон наймет учителя, — отозвался Джилли, стараясь побороть внезапно нахлынувшее осознание собственной неверности Ворнатти. Маледикту был нужен не просто совет — ему был нужен союзник. — Главное — делать все правильно. — Он схватил Маледикта за руки, притянул ближе. — Послушай, я расскажу тебе, как управлять им.
Склонив светловолосую голову к темной шевелюре Маледикта, Джилли принялся рассказывать, неосознанно открывая тайны, в мельчайших подробностях повествуя об удовольствиях, наркотиках и вине, и о том, когда и как нужно попросить барона. Джилли сделалось неуютно от собственной лекции; он вдруг понял, что водит Ворнатти за нос, как любой другой приживальщик. Если сейчас Маледикт скажет что-то язвительное, он уже никогда не сможет говорить с ним открыто. К счастью, мальчик слушал молча и внимательно. Когда он ушел, Джилли развернулся к полке, ощущая себя сваренным заживо в собственной шкуре, и вытащил «Книгу отмщений» в надежде отвлечься на чтение. Выяснилось, что ловкие пальчики Маледикта его опередили.
Ворнатти сидел в библиотеке в своем любимом кресле. Пламя в камине едва теплилось, и то, что барон не требовал подбросить дров, было верным признаком приближения весны. Джилли стирал пыль с книг: дворецкий уволился после того, как вошел в комнату Маледикта, не постучав, и от взмаха черного клинка и лишился галстука и некоторого количества собственной крови.
Маледикт читал вслух, сидя на полу у кресла Ворнатти и держа книгу на коленях; после каждой страницы он прихлебывал из кубка.
Правая рука Ворнатти зарылась в черные волосы мальчика, пальцы, лениво поглаживая, затерялись в спутанных кудрях.
Джилли с кисловатой улыбкой вернулся к уборке. Такой спокойный, такой фальшиво прирученный… Маледикт определенно внял совету Джилли.
Мальчик перестал читать. Книга повествовала о молодой девушке, впервые вышедшей в свет; история была якобы истинной, однако обнадеживающе неправдоподобной, судя по описаниям (с самыми жестокими подробностями) кутежей, ожидавших бедняжку на последующих страницах. В этот вечер в объяснение своего выбора Ворнатти сказал:
— Вот почему, Маледикт, каждому при дворе нужен защитник. Разумеется, у тебя есть меч и ты не девушка. Так что тебя эта история скорее позабавит, чем предостережет.
— Неужели двор впрямь столь низок? — спросил Маледикт.
— Несомненно. Нынче тяжкие времена, хотя аристократы и отказываются это признать. С тех пор, как боги умерли, люди почти ничего не страшатся. И все же двор прекрасен: ведь, в конце концов, нет времени прекраснее сумерек. Вельможи встречаются в золоченых бальных залах; каждый стремится быть самым красивым, привлечь как можно больше внимания.
Ворнатти улыбнулся мальчику, взглянув вниз с высоты кресла, и продолжал:
— Кругом золотые и серебряные вещи, так что тебе сразу захочется их стянуть. Комнаты, мебель, одежды — о, их одежды достойны истинного восхищения. Каждая тень под солнцем и под луной, каждый камень из-под земли и из моря — все они там, отшлифованные и доведенные до совершенства. Кажется, будто у придворных льстецов и языки позолоченные, а манеры вышиты золотом по канве — ни единого лишнего стежка, уклоняющегося вправо или влево. Мужчины носят мечи, которые не имеют права обнажать на балах, демонстрируя свирепость, а ведь свирепости-то на самом деле многим недостает. И шепчутся, словно шуршат сухие осенние листья, обо всем, чего не смеют произнести вслух.
Ворнатти сверху вниз взглянул на Маледикта и сказал:
— Дерзкий, несдержанный язык вроде твоего, мой мальчик, возмутит их, превратит их шепот в грохот прибоя за твоей спиной.
Маледикт улыбнулся:
