— Похоже, твоя вина — лишь в твоей пылкости, — выдохнул Арис, не сводя взгляда с темных глаз Маледикта. — Можешь возвращаться ко двору, когда пожелаешь.
Маледикт склонил голову, пряча взволнованное лицо.
— Вы так добры.
Король не мог оторвать взгляда от склоненной темной го ловы.
— Отправляйся к врачу, юноша.
— Несколько уроков хороших манер были бы здесь более уместны, — заметил Ласт. — Или мы позволим очередному декаденту-чужеземцу глумиться над нашими традициями? Неужели двор еще не устал?
— Двор, Мишель, — устало произнес Арис, — в восторге от чудесного зрелища, которое сегодня вечером предстало нашим взорам.
Ласт окаменел, словно превратился из человека в марионетку; потом, отвесив глубокий поклон, удалился. Король посмотрел ему вслед и сказал:
— А впрочем, он прав. Ты поклянешься, юноша, что больше никогда не обнажишь оружия в моем присутствии?
— Клянусь, монсеньор.
Король протянул руку, и Маледикт поцеловал перстень с гербом.
Арис покинул залу, сопровождаемый гвардейцами и половиной придворных. Оставшаяся знать мигом разбилась на группки, издали напоминавшие пестрые клубки, и принялась шепотом обсуждать последние события. Джилли поднял Маледикта на ноги. Провожая юношу к выходу, он краем уха уловил обрывок разговора:
— Ласт прав. Должно быть, Де Герра околдовали, раз он до такой степени потерял разум.
Джилли обернулся, ища глазами опасного оратора. Словам вроде «колдовство» лучше не давать ходу — теперь, когда он, Джилли, сам был свидетелем тому, как лицо Ариса на один-единственный миг стало пустым и спокойным, словно страницу его мыслей стерли и переписали заново. Теперь, когда колдовство оставалось единственной силой, которой еще боялись при дворе.
— Вряд ли это имело отношение к магии, — раздался звучный голос Мирабель. — Так взбеситься из-за остроты ума и языка!
— Но меч, Мирабель! Что он такое, если не колдовство? — спросила леди Тайна громким — услышали все, кто хотел услышать — шепотом. — Ваш Ченсел был теологом, и вы наверняка должны…
— Ах, Тайна, что заставляет вас заподозрить, что меня когда-либо интересовали его нотации на тему смерти и мертвых? — Мирабель рассмеялась, но в глазах, задержавшихся на Маледикте, затаились задумчивость и легкое удивление.
Джилли потащил Маледикта к выходу, подальше от этого слишком пристального взгляда.
Маледикт стиснул руку Джилли и замедлил шаг.
— Меч, Джилли. Пусти меня. Я не могу оставить его.
Лезвие вошло в мраморный пол едва не на длину пальца. Маледикт выдернул клинок с нетерпеливым изяществом, заставившим придворных расступиться.
На улице было сыро и прохладно. Сапоги поскрипывали по ракушечнику подъездной дорожки — Джилли поддерживал спотыкавшегося Маледикта. У конюшни он окликнул недавно нанятого кучера. Тот поднялся из кружка товарищей, сидевших за игрой в кости. Кучер зажег фонари в карете и распахнул дверцу.
Джилли сорвал с шеи лишь слегка накрахмаленный крават — атрибут слуги — и прижал его к сочившемуся кровью рукаву Маледикта.
— Держи, — приказал он.
Юноша крепко прижал ткань к ране. Так крепко, что пальцы побелели.
— Я знаю, что делать. Не такая уж серьезная рана.
— Тем не менее достаточно серьезная, раз ты начал спотыкаться и едва не потерял сознание, — возразил Джилли. Он вытащил носовой платок и промокнул порез.
— Ласт вошел вместе с Арисом. Я мог дотянуться до него мечом, — прошептал Маледикт бледными губами. — А я ничего не сделал.
Джилли, лентой со своих волос закреплявший грубую повязку из кравата и носового платка, замер.
— Верно, — обескураженно заметил он, внезапно осознавав, что скорее именно это обстоятельство, нежели потеря крови, явилось причиной внезапной слабости Маледикта, что боль по сравнению с жаждой мести не значила для юноши почти ничего. Руки у Джилли затряслись, и он постарался унять дрожь.
— Что если я упустил свой шанс? — проговорил Маледикт, бледнея как полотно.
— Не смеши меня, — отрезал Джилли. Он нахмурился, заметив, что на рубашке над ребрами тоже выступила полоска крови. — Через месяц бал в честь летнего солнцестояния. Тебе представится точно такая же возможность — на бегу пронзить Ласта и получить за это пулю от гвардейцев короля. Именно так произошло бы сегодня, если бы ты не сдержал… — Джилли резко отдернул руку, потянувшуюся к пуговицам на рубашке Маледикта, когда тот шлепнул по ней.
— Отстань, — огрызнулся юноша. — Я же сказал, ничего страшного. Просто щиплет и жжет.
Карета качнулась и покатила прочь, а Маледикт, морщась, откинулся на подушку сиденья — юношу не заботило, что кровь его запачкает расшитую ткань обивки.
— Ты счастливчик, — сказал Джилли.
— Де Герр никогда бы не задел меня, если бы я не отбросил меч. Мне стоило прикончить его первым, — пробормотал Маледикт.
— Я не о дуэли, — пояснил Джилли. — Счастливчик, что Арис тебя помиловал. Он мог бы изгнать тебя с той же легкостью, что и Де Герра.
— Он простил меня ради Ворнатти, — сказал Маледикт. — Ведь, в конце концов, их дороги тесно переплетаются: родство через брак, скрепленное деньгами. — Юноша поудобнее устроился на сиденье. Из- за стиснутых зубов донесся едва различимый звук — сдавленный стон?
— Совсем скоро будем дома.
Высунувшись в окошко, Джилли попросил у кучера флягу и подал ее Маледикту.
Маледикт приложился к фляге, сморщив нос в неприятном ожидании, но внезапно недовольная гримаса сменилась изумленной улыбкой.
— Джилли, да ведь наш кучер совершил набег на лучшие запасы спиртного Ворнатти!
Джилли едва ли заметил, что краски начали возвращаться на лицо Маледикта; он был слишком поглощен недавним воспоминанием о том, как застыло лицо короля, как холодные глаза согрела искра интереса.
— Лишь ради Ворнатти? Думаю, дело не только в нем.
— Да какая разница? Он простил меня — и достаточно. Арис мне вовсе не интересен, если не считать того факта, что, похоже, он питает неприязнь к Ласту. Впрочем, все же не такую, как я… — Маледикт поджал губы, стиснул рукоять обнаженного меча, лежавшего рядом. — Вместо того чтобы преклонить колено, надо было нанести удар.
Поежившись от жажды мести, явственно прозвучавшей в голосе Маледикта, Джилли задумался, была бы она столь неистова, если бы юноша не держал меч — орудие возмездия. Он заметил:
— А я полагал, что ты собираешься дождаться Януса.
— Янус, — проговорил Маледикт, отпуская рукоять меча. — Чтобы знать, как действовать дальше, я должен посмотреть, что они из него сделали. Если он не любит меня… — Голос Маледикта оборвался. — Если Янус не любит меня, я убью и его, и Ласта — за то, что отнял его у меня. Если он любит меня, я все равно убью Ласта за то, что отнял его у меня. В любом случае прольется кровь. — Маледикт наклонился, обнял колени. В его глазах обозначилось беспокойство, пальцы снова сомкнулись на рукояти меча.
У Джилли по коже побежали мурашки, волоски на руках встали дыбом. Он незаметно скрестил указательные пальцы, призывая на помощь древнее деревенское заклятие против отмеченных богами. У него не нашлось времени, чтобы прочесть «Книгу отмщений» с должным вниманием, однако и от тех немногих сведений, что Джилли удалось перевести с итарусинского на антирский, кровь застыла у него в жилах.
