рубахой сочилась кровью. Он зажал рану рукой, не видя, что кнут занесен для следующего удара. Глубочайшее потрясение на лице молодого человека подсказало Арису, что за Маледиктом, каковы бы ни были его остальные пороки, привычки бить слуг не водилось.
Стройный силуэт Маледикта заслонил слугу от взгляда Ариса. Из глотки Ласта донесся негромкий рык удовольствия, когда кнут в очередной раз со свистом рассек воздух.
— Прекрати, Мишель. Я запрещаю, — выкрикнул Арис, но взмаха кнута было уже не остановить.
Развернувшись с молниеносностью змеи, Маледикт бросился прямо на кнут. Арис вздрогнул; раздался глухой треск соприкосновения, и картина переменилась. Маледикт держал в руке конец кнута, не давая Ласту выдернуть его обратно. Воздух сгустился, взяв противников в невидимое кольцо.
Ласт тянул изо всех сил, пользуясь преимуществом своего веса; его лицо побагровело от гнева и растерянности. Маледикт стоял неподвижно, с отстраненным видом, опустив другую руку на рукоять меча и вытащив его на длину ладони.
Бейн зарычал, низко и неуверенно, прижался к бедру Ариса, ткнулся носом в онемевшие пальцы хозяина.
Маледикт перевел свой черный, как дым пожарища, взгляд на короля. Арис опустил глаза, не в силах выдержать опустошающей ярости, что пылала во взоре юноши. Потом темные ресницы Маледикта вздрогнули и поднялись — и он превратился в обычного рассерженного аристократа. Юноша отпустил рукоять меча; лезвие утонуло в ножнах.
— Если таково на поверку ваше хваленое равенство, Вестфолл, — проговорил Маледикт, — и таковы люди, с которыми вы собираетесь строить будущее, то я не высокого мнения о ваших возможностях.
Вестфолл залился краской.
— Вы оскорбляете короля, — проговорил Ласт.
— В самом деле? — удивился Маледикт, поднимая слугу на ноги и поддерживая его. — А я надеялся, что оскорбляю вас.
Ласт зарычал, снова стискивая кнут.
— Я позабочусь о том, чтобы вы с Янусом больше никогда не увиделись.
— Янус не оставит меня. Он бредит прикосновением моих рук, моих губ; он зовет меня ночью. Когда ты сдохнешь, я буду лежать в твоей кровати, а ты — в земле, очередной никем не оплаканный предок, и тогда я буду волен поступать так, как сочту нужным, — проговорил Маледикт. Его голос источал столько яда, что Арис подумал: Ласта вот-вот сразит апоплексический удар.
— Прошу разрешения удалиться, сир, — сказал Маледикт и повернулся к выходу, не дожидаясь ответа.
— Мэл, — произнес Арис дрожащим голосом. — Ты ранен? У тебя рука в крови.
— Кровь не моя, — ответил юноша, зажимая пальцами окровавленную ткань. Потом повернулся, сказал что-то успокаивающее слуге, и они направились прочь из сада. Мирабель сделала реверанс, когда Маледикт был уже неподалеку, и он предпочел обойти ее, насколько позволяла узкая аллея. Арис с тревогой наблюдал за ними. Маледикт противостоял Ласту без тени сомнения или малейшего признака страха — и все же предпочел обойти Мирабель стороной. Довольную полуулыбку Мирабель, вызванную тем, что человека выпороли по ее капризу, сменило более мрачное выражение, в котором угадывался точный расчет. Мирабель стремительно прошествовала назад в дом, шелестя шлейфом — ничуть не пострадавшим, несмотря на ее заявления об обратном. Арис нахмурился.
— Это колдовство, — злобно прошипел Ласт, привлекая внимание короля. — Разве вы не слышали, что он говорил?
— Я слышал разгневанного молодого человека, демонстрировавшего выдающуюся преданность своему слуге, — отозвался Арис. Он решил выместить собственную неловкость на брате и потому говорил холодно и неприветливо.
— Вы околдованы. Вы думаете, я не заметил, как вы его высматривали? Спросите себя, что так влечет вас? — И добавил, показывая, что имеет в виду не только гневные слова Маледикта: — Спросите себя, какой человек может вынести удар кнута — и не пострадать?
— Гордый человек, который отказывается признать, что ранен, — ответил Арис. — А какой человек приносит с собой кнут, чтобы избить неуклюжего слугу, и поднимает его на равного, да еще в чужом доме? Думаю, ты засиделся в городе, Мишель. Отдых пойдет тебе на пользу. Отправляйся домой, в Ластрест.
Ласт проскрежетал в ответ: «Как прикажете, сир», развернулся к конюшне и проговорил, уже более пылко:
— Он опасен, Арис. Надеюсь, тебе никогда не придется пожалеть, что предоставил ему столько свободы.
— Мишель, — позвал Арис, немного остыв, но Ласт ушел. Арис со вздохом опустился на садовую скамейку, специально выбрав ту, с которой не были видны забрызганные кровью кусты и газон.
Мишель Иксион, граф Ласт, затаился в засаде. По прибытии в Ластрест он обнаружил, что Янус и Амаранта объезжают владения, но его ярость требовала немедленного выхода. И вот вместо того, чтобы заняться разбором корреспонденции, счетами, просителями, Ласт сидел в библиотеке, двери которой были распахнуты, являя взгляду холл и входную дверь. Окна с коваными решетками выходили на розовые кусты и аккуратно подстриженную лужайку. Ласт прислушивался, стараясь уловить цокот копыт, говорящий о том, что сын и его невеста возвращаются.
Изнуряющее полуторадневное путешествие и удаленность от дерзкого языка Маледикта ничуть не улучшили настроения графа; спокойствие его было напускное, под маской клокотала ненависть.
Сначала послышался цокот; конские копыта пробарабанили к конюшням, разбрасывая щебень на подъездной аллее. Ласт сдвинул брови. Не мешало бы сыну поберечь чистокровных лошадей. Не успел он подумать об этом, как услышал громкий женский окрик; кони пошли медленнее.
Несколько минут спустя входные двери распахнулись и по мрамору пола в холле застучали две пары сапог. Граф поднялся и вышел навстречу. Янус и Амаранта задержались, снимая перчатки. Щеки у Амаранты раскраснелись, и Ласт подумал, что жар под ее кожей вызван гневом, а не физической нагрузкой, судя по жесткой улыбке на лице Януса, по тому, с каким шлепком она швырнула перчатки на стол в холле.
— Янус, я должен поговорить с тобой, — сказал Ласт вместо приветствия.
— Если должны, говорите, — отозвался Янус.
— Сейчас же, — произнес Ласт, еще больше раздраженный лаконичным согласием Януса.
Совершенно бесстрастным голосом Амаранта заметила:
— С родителями подобает соблюдать правила этикета.
Лицо Януса исказилось; потом он заставил улыбку вернуться.
— Отец, вы знакомы с леди Амарантой? — спросил Янус, выводя ее вперед. — Полагаю, вы хорошо знаете ее родителей.
— Не имел удовольствия встречаться с ними уже довольно длительное время, — сказал граф, раздосадованный тем, что не может сразу высказать своего мнения. С отточенной церемонностью Ласт поклонился.
Леди Амаранта нетерпеливо сняла жакет и бросила его поверх перчаток, проигнорировав предложенную Янусом руку. Затем присела в неглубоком реверансе перед графом.
— Разумеется, я вас помню. Отец очень высоко ценит вас. Весьма признательна вам за гостеприимство, милорд. Чудесное и прекрасно организованное поместье.
Ласт взял ее руку в свою и поднес согнутые пальцы к губам, отмечая про себя, что дочь Лавси выросла в редкостную красавицу. — Надеюсь, Янус оказал вам достойный прием.
— Он делал все, что в его силах, — ответила Амаранта. — Прошу прощения, мне нужно переодеться. — Кивнув в направлении графа, Амаранта направилась вверх по широкой лестнице.
— Она, кажется, несколько суховата с тобой, — заметил Ласт; смущение остудило его пыл лучше, чем время. — Что ты такого сделал?
— В ее глазах — ничего положительного, — ответил Янус, глядя на удаляющийся шлейф ее амазонки. — Тем не менее я поклялся измениться.
