еще этого не сделал. Нынешнюю ночь я хочу провести дома.
Маледикт в последний раз отер губы; горький привкус желчи, дубильных веществ и белладонны никак не желал уходить. Юноша поднялся по широкой лестнице, ведущей от сада, и оказался у балконов. Он не желал входить в зал под пристальными, испуганными взорами остальных гостей. Сквозь распахнутые двери бальной залы был виден Янус, ухаживающий за Псайке Беллейн; взгляд его светился удовольствием, которого девушка вовсе не разделяла.
Псайке, бледная от страха, еще больше напоминала теперь фарфоровую куколку. Она присела в реверансе и попыталась уйти. Янус остановил ее очередным вопросом. Рука его скользнула на тоненькую талию девушки, на губах заиграла довольная улыбка. Дуэнья, глядя на них, тоже улыбалась. Стоило Янусу чуть зазеваться, и Псайке упорхнула, точно голубка.
— Где ты так задержался? — спросил Янус, словно спиной почувствовал приближение Маледикта. — Пришлось довольствоваться обществом милой и перепуганной Псайке. Чего ты ей наговорил?
— Ничего такого, к чему бы она отнеслась с достаточной серьезностью, — ответил Маледикт, наблюдая за тем, как легкая фигурка девушки исчезает в толпе. Он вдруг почувствовал себя предателем, но немедленно отогнал это ощущение — разве можно было ожидать, что Псайке отречется от Януса лишь потому, что время, проведенное с угрожавшим ей Маледиктом, избавило ее от смертоносного прикосновения Мирабель?
Маледикт пошатнулся, словно тяжесть собственной ненависти на миг вывела его из равновесия. Янус улыбнулся Маледикту и увлек его за собой, в грот, скрытый кустарниками, подстриженными в виде зверей и птиц.
— У тебя такой свирепый вид, — проговорил Янус, целуя Маледикта в шею и щеку.
Маледикт отвернулся, избегая губ Януса, думая о яде, оставшемся на его собственных губах. Ему казалось, что он заблудился в сонном царстве, где сны множатся в дурной бесконечности. Прочь от тепла Джилли — прочь из объятий Януса; лицом к ледяному ветру и темному одиночеству. Маледикт боялся, что Ани вырвется через его горло, ударит из его рта длинным, жутким, окровавленным клювом, что Ее крылья пробьются сквозь его грудь, оттолкнув его легкие и ребра, и потащат прочь в ночное небо, словно окровавленную куклу. Маледикт отрешенно подумал, что, должно быть, белладонна еще не полностью уступила противоядию — отсюда и галлюцинации.
— Так где ты задержался? — переспросил Янус.
— Джилли поцеловал меня в заснеженном саду, — проговорил Маледикт. — Он убил кучера и поцеловал меня. — Маледикт замотал головой, стараясь выбросить из головы это воспоминание. — Боюсь, от общения с нами его нравственность серьезно пострадала. Янус встряхнул его.
— Мэл, ты что, спятил?
— Да, — ответил Маледикт. — Должно быть, да. — Губы Маледикта ощутили шершавую парчовую ткань, и он представил, как нити змеятся, чтобы затянуть его под кожу Януса.
— В самом деле спятил, если позволил Джилли поцеловать себя. — Янус оттолкнул Маледикта. Сделав небольшой круг, он вернулся; в голубых глазах тлел огонь. — Ты хочешь его, желаешь его? Рискуешь всем, чтобы тискаться в королевском саду? Скажи мне, Мэл, ты любишь его?
В приглушенном тоне Януса слышалась тихая обида, но Маледикт, охваченный мрачными грезами, навеянными белладонной, увидел то, что скрывал негромкий голос: красное облако, вырвавшееся из ровного пламени гнева его глаз.
— Ты — предмет всех моих желаний, — сказал Маледикт, обвивая шею Януса руками. — Так я ему и сказал. Что я весь, всецело твой. Хотя ты не принадлежишь мне одному… ты женишься.
— А почему бы тебе не поступить так же?
Янус вздрогнул в объятьях Маледикта, услышав знакомый низкий голос. Маледикт едва не запаниковал сам — как долго Арис подслушивал? За спиной короля в дверях стояла Псайке. Маледикт едва не зарычал. Значит, это она привела короля к Янусу?
— Сир, — Маледикт низко поклонился.
Рядом Янус кивнул в знак приветствия:
— Добрый вечер, дядя.
— Я желаю побеседовать с Маледиктом, — сказал Арис. — Янус, этот танец я обещал Псайке. Прошу тебя, займи мое место.
Янус поклонился и вышел, снова беря Псайке под руку; Маледикт стоял неподвижно, как загнанный зверь. Сердце его бешено колотилось. Внутри Ани расправляла крылья, что-то нашептывала. Его пальцы ныли от желания сомкнуться на рукояти меча, почувствовать холодную уверенность стали, — ныли от чужого желания.
— Не тревожься, — сказал Арис, опускаясь на скамейку в совершенном изнеможении. — Нынче ты в выгодном положении: к тебе обращается с просьбой сам король. — Арис похлопал по скамейке рядом с собой.
Маледикт скользнул к нему и присел на край, на вырезанные в камне виноградные лозы.
— Вы хотите женить меня?
— Все мужчины должны жениться, хотя бы для того, чтобы взглянуть на себя со стороны. Женившись на Авроре, я изменил взгляд на себя самого и свое королевство. Под ее опекой я увидел свой двор таким, каким он был — упадочным и жестоким. Я понял, что моих подданных больше волнует мода, чем положение в стране. Мы привыкли говорить, что во всем подражаем Итарусинскому двору, но подражание наше — чисто внешнее. Итарусинские аристократы соперничают и убивают, но поддерживают единство королевства, тогда как мой двор… занят лишь развлечениями.
Король вздохнул. В ночном воздухе вздох показался невероятно громким, винные пары из уст короля — пьянящими, как само вино.
— Аврору боготворили. Она понимала, что так дальше продолжаться не может, и я изменился. Однако мои попытки изменить и двор не имели успеха.
— Таких дураков, как при вашем дворе, легко вести за собой, — проговорил Маледикт. — Они словно стадо баранов.
Арис засмеялся.
— Я всего лишь король, а не бог. — Смех растаял, уступив место горечи. — И если другие короли могут подражать богам и делать свою волю волей своего народа, я слишком хорошо осознаю, что я лишь человек. Зато я понимаю Баксита, который взглянул на Свой собственный двор, и отчаялся, и принудил богов кануть в небытие. Я мог бы сделать то же самое, если бы не Адиран, не другие невинные, которые неминуемо пострадают. Прекратить борьбу и позволить нам пасть…
Маледикт поежился. Лицо Ариса, столь похожее на лицо Януса, застыло, как непроницаемая мраморная маска.
— Если бы не любовь… — сказал Арис, беря Маледикта за подбородок; голос его сделался совсем тихим от усталости. И тут он приник к губам юноши своими. Голос короля звучал неуверенно — поцелуй же оказался яростным. Маледикт почувствовал, как эта ярость заставила Ани съежиться. Арис не просто жаждал плотских наслаждений — он предпринимал отчаянную попытку разогнать тоску, ускорить бег крови в жилах.
Язык Ариса, пахнущий вином, скользнул по языку Маледикта. Смятение юноши росло. Он оттолкнул короля — резко, грубо. Разум его занимал один-единственный вопрос: хватит ли белладонны, оставшейся во рту, чтобы убить короля?
Маледикт упал со скамейки. От страха и волнения он ни слова не мог вымолвить.
Юноша стоял на коленях на холодном, влажном камне, молча ожидая; его бойкий язык присох к нёбу, бравада улетучилась, он уперся взглядом в переплетающиеся лозы каменного винограда.
— Это колдовство, — проговорил Арис. — Оно питает твое очарование. Только мне сдается, я сам его создал.
В голосе короля звучало одно лишь отчаяние, и ужас чуть ослабил хватку на позвоночнике Маледикта.
— Арис, — выдохнул Маледикт.
— Тише. — Арис прикрыл рот Маледикта ладонью — и тут же отнял ее, словно боясь, что желание
