– Не надо было Прескотту распускать руки. Зря он не сдержался и ударил тебя.
Прескотт опустил глаза, терзаясь раскаянием. Эдвина перевела взгляд на отца.
– Но ты сам его спровоцировал: оскорблял его, угрожал ему и мне.
Прескотт не поверил своим ушам. Что это? Неужели Эдвина защищает его? Его сердце снова наполнила надежда.
– Попрошайку и альфонса оскорбить невозможно! И про такого человека ты говорила: «Джентльмен не по происхождению, а по своим поступкам». Как будто такое в жизни бывает!
– Но ты угрожал, что меня высекут розгами. Ты оскорблял человека, который не сделал тебе ничего плохого! – Глаза Эдвины гневно сверкнули, она поднялась и гордо расправила плечи. В ее взгляде было торжество. – Или нормы поведения тебя лично не касаются?
– Но это не я устраиваю кулачные бои!
– Нет, зато ты угрожаешь и подстрекаешь!
Лицо Вуттон-Баррета побагровело.
– Да как ты смеешь…
– Перестаньте! – раздался чей-то резкий голос. – Говорю вам, сейчас же прекратите это!
Все повернули головы к открытым стеклянным дверям.
Слегка опираясь на трость с золотым набалдашником, в гостиную входил сэр Ли. С невозмутимым видом глядя на залитое кровью лицо Вуттон-Баррета, как будто в этом зрелище не было ничего из ряда вон выходящего, он кивнул:
– Добрый день, Вуттон-Баррет.
– Прикажите арестовать этого человека, сэр Ли! – Поднимаясь с дивана, граф махнул заляпанным кровью платком в сторону Прескотта. – Он напал на меня! – Повернувшись к Прескотту, Вуттон-Баррет процедил сквозь зубы: – Я добьюсь, чтобы тебя за это вздернули на виселице!
– Вздернули на виселице? – ахнула Эдвина. Подбежав к Прескотту, она схватила его за руку. Лицо у нее стало белее мела.
У Прескотта пересохло во рту. Он знал, что людей приговаривают к смертной казни и за менее тяжкие проступки. Вуттон-Баррет презрительно фыркнул.
– Его точно повесят за то, что он на меня напал!
Качая головой, сэр Ли вышел вперед.
– Как будто вы сами не заслуживаете того же, Вуттон-Баррет!
– Ч-что вы сказали?
– Мне известно, что здесь происходит. – Глаза старика сверкнули, и губы скорбно сжались. – Боюсь, я слишком хорошо это понимаю.
Граф прищурился:
– Что вы хотите сказать, черт возьми?
– Тридцать лет назад я был на вашем месте: делал скоропалительные заявления, ругал мою неразумную и упрямую дочь и бранил на чем свет стоит мужчину, которого она полюбила.
Услышав эти слова, Прескотт замер от неожиданности. Сэр Ли качал головой, в глазах у него стояли слезы.
– Барбара всегда была упрямой девочкой. И гордости у нее было хоть отбавляй. В этом она походила на своего отца.
– Барбара… – прошептал Прескотт. – Мою мать тоже звали Барбара…
Сэр Ли поднял на Прескотта глаза, полные неподдельного страдания.
– Я хотел переломить ее глупое упрямство. – Слезы потекли по его морщинистым щекам. – Но вместо этого разрушил свою семью. И свою душу тоже. Боль разрывала мне сердце на части.
– Какое отношение все это имеет к тому, что он меня ударил? – вопрошал Вуттон-Баррет. – Я желаю, чтобы его немедленно арестовали.
– Тише, – сказала Эдвина отцу.
Вуттон-Баррет рявкнул:
– Не смей так говорить со мной…
– Довольно, отец! Хоть один раз в жизни думай не только о себе, но и о других тоже! – Отвернувшись от графа, Эдвина сильнее сжала руку Прескотта. Он был безмерно признателен ей за поддержку.
Прескотт все еще испытывал замешательство. «Моя… мать… Но это невозможно! Наверное, это просто совпадение…»
В горле у него встал комок. Он протянул руку к сэру Ли.
– О чем вы… о чем вы сейчас говорите?
Сэр Ли смахнул слезу.
– Я хотел сказать, что тридцать лет назад я заявил своей дочери, что, если она выйдет замуж за человека, которого полюбила, я вычеркну ее из своей жизни. Если бы я заранее знал, чем это все обернется, Прескотт…
