раньше, не могло подготовить его к яростному напору страсти Эдвины – дикой и безудержной. Каждый ее стон потрясал его до глубины души, наполнял неукротимой энергией его чресла, устремляя его вперед. Он подарил Эдвине новый для нее чувственный опыт – ни с чем не сравнимый и восхитительный, – когда она с изумлением узнавала, на что способно ее собственное тело. Прескотт показывал Эдвине неведомые ей доселе возможности ее собственной страсти.
Он погрузился в нее до конца и на секунду замер, боясь потерять над собой контроль. А затем начал двигаться, то выходя из нее, то погружаясь все глубже.
– О… О… Боже мой… – Закрыв глаза, она тихонько стонала.
Это было фантастично. Весь белый свет словно исчез и превратился в темное небо, усыпанное блестящими звездами, жаром и яркими радостными ощущениями.
Прескотт непроизвольно вскрикнул, и все существо Эдвины возликовало. Обнимая его так крепко, как будто от этого зависела ее жизнь, она закричала от наслаждения.
Обессиленный, он повалился на нее, тяжело дыша и щекоча ей шею своим теплым дыханием. Они оба были запыхавшиеся, мокрые от пота, обессиленные… и счастливые. Их сердца бешено стучали в такт.
Осознав, что она до сих пор продолжает держаться за него, Эдвина быстро отпустила Прескотта, издав глубокий, судорожный вздох. Ей казалось, что прежде, чем она открыла глаза, прошла целая вечность.
Эдвина погладила плечи Прескотта. При мерцающем свете свечей его бархатная на ощупь кожа отливала золотом.
Прескотт Дивейн – самый лучший мужчина.
Наверное, только такому незаурядному, имеющему богатый опыт в общении с женским полом и выдающиеся способности мужчине, как Прескотт, под силу было вытащить на поверхность много лет дремавшую в ней страсть. Так искусно и мастерски, что Эдвина запомнит эту ночь на всю жизнь. Она отогнала назойливую, как надоедливая муха, мысль об огромном множестве женщин, с которыми, вероятно, он успел переспать за свою жизнь…
«Ну хватит, Эдвина. Довольно. Перестань. Не надо все портить. Изволь наслаждаться моментом – он неповторим и прекрасен!»
Эдвина нежно гладила спину Прескотта. Ощущения от прикосновений к нему были восхитительными. У Прескотта была гладкая кожа и твердые рельефные мускулы.
Вздохнув, Эдвина крепко прижалась к нему.
Через мгновение он приподнялся, опираясь на локоть, и посмотрел на нее счастливыми глазами.
– Вы так прелестны, Эдвина.
Она кусала губы.
– Я надеюсь… Ну, надеюсь, я сделала все для вашего… э-э… удовлетворения.
Прескотт нахмурился и медленно высвободился из ее объятий. Затем сел и обмотал простыню вокруг пояса. В тот же миг Эдвина словно ощутила горечь потери. Она, смущаясь, подняла с пола свой розовый пеньюар, надела его и села напротив Прескотта.
Некоторое время они молчали.
Прескотт провел рукой по своим отливавшим медью волосам и вздохнул.
– Нам не обязательно сейчас об этом говорить, если только вы сами не хотите…
Пожав плечами, Эдвина повторила слова, которые Прескотт сам произнес, когда они были в бельведере.
– Думаю, сейчас – самый подходящий момент для этого.
Он потер подбородок.
– Ну, просто мне интересно, что было не так с вашим покойным супругом.
Эдвина взглянула на Прескотта с нескрываемым изумлением.
– Он был болен?
Не говоря ни слова, она покачала головой.
– Сколько же времени, черт возьми, вы были женаты?
– Три года.
– И все три года вы считали, что «не созданы для страсти»? Это ужасно!
Она улыбнулась. Потом прыснула со смеху. Эдвина смеялась так, что слезы выступили на глазах.
– Идите сюда.
Прескотт нежно обнял ее и прижал к себе. Эдвина вздохнула, чувствуя себя на седьмом небе от счастья.
– Он когда-нибудь… обижал вас? – спросил Прескотт с тревогой на лице.
– Нет. Сэр Джеффри был… По-моему, он просто был холодным, как рыба. Но в то время я этого не понимала. Я просто не знала… ну… ничего о том, что должно происходить между супругами. И… как вам сказать… для нас обоих это было не слишком приятным занятием.
– Так, значит, вы не были ему безумно преданы?
Эдвина подняла на Прескотта удивленные глаза.
– Конечно, я была ему предана: он же был моим мужем!
