Диора будет принадлежать ей, а может, и ещё много-много чудесных вещей — даже учитывая, что она поделит остаток выигрыша с миссис Баттерфилд. Ведь призовой фонд составлял, ни много ни мало, сто пятьдесят тысяч фунтов!
И так, в крайнем смятении, прошло три дня, и наконец пришла судьбоносная телеграмма из управления лотереи. Единственно лишь привязанность к подруге не дала миссис Харрис тут же вскрыть и прочесть телеграмму; она быстро оделась и побежала к миссис Баттерфилд. Та плюхнулась в кресло и покрепче схватилась за ручки в ожидании потрясения, но тут же принялась обмахиваться фартуком.
— Бога ради, читай его скорее, не то я просто помру от волнения! — воскликнула она.
И вот миссис Харрис дрожащими руками распечатала конверт и развернула телеграмму. Там сообщалось, что её билет выиграл, и выигрыш составил сто два фунта, семь шиллингов и девять с половиной пенсов. Скверные предчувствия подтвердились: эта сумма была настолько меньше необходимой для превращения миссис Харрис в обладательницу заветного платья от Диора, что осуществление мечты фактически оставалось столь же далеким и невозможным, что и прежде. Даже попытки миссис Баттерфилд утешить её (звучащие в стиле библейского Иова) — «Ну-ну, милочка, в конце концов — это лучше, чем ничего; подумай, да всякий, наверно, был бы рад выиграть такие деньги» — не могли помочь разочарованной и убитой миссис Харрис, хотя она понимала прекрасно, что просто так уж устроена жизнь, что разочарование — это нормальное состояние человека.
Так что же случилось? Список выигравших, присланный через несколько дней по почте, все разъяснил. То была трудная неделя для футбольной лиги, со многими неудачами. И хотя ни один человек не угадал результаты всех четырнадцати игр, или хотя бы тринадцати, довольно большое число участников лотереи шло вровень с миссис Харрис — соответственно каждый из них уменьшил её долю.
Нет, сто два фунта, семь шиллингов и девять с половиной пенсов на дороге не валяются. И всё же несколько дней V миссис Харрис лежал под сердцем холодный камень, и не раз просыпалась она ночью с чувством горечи и непролившихся слез — и вспоминала затем, что их вызвало…
Но первое разочарование прошло, и миссис Харрис пришла к мысли, что сто с лишним фунтов, выигранных в футбольной лотереё — сто фунтов, которые она могла потратить на что захочет — должны были бы положить конец безумной мечте о платье от Диора. Но не тут-то было. Все вышло наоборот. Её стремление обладать этим платьем не угасло. Оно даже усилилось! Просыпаясь утром, она чувствовала печаль и опустошение, словно с ней случилось что-то плохое, или словно у неё что-то пропало; а сон лишь на время заглушал это чувство. Затем она вспоминала, что всё дело в платье от Диора, о котором она мечтает… и которого у неё никогда не будет.
А вечером, допив чай и распрощавшись с миссис Баттерфилд, она ложилась в постель, которую делила со своими старыми друзьями, грелками; натягивала одеяло до подбородка и изо всех сил пыталась думать о чем-нибудь другом — например, о новой девушке майора Уоллеса, которая была представлена на сей раз в качестве племянницы из Южной Африки (все его девушки были племянницами, подопечными сиротами, секретаршами или же друзьями семьи); о последнем чудачестве графини Вышинской, которая вдруг пристрастилась курить трубку… Она пыталась сосредоточиться на самой любимой из «её» квартир, на выражениях, которые употребила Памела Пенроуз, когда она разбила пепельницу. Она пробовала представить цветущий сад. Все напрасно! Чем больше старалась она думать о чем-нибудь другом, тем ярче вставало перед её мысленным взором платье от Диора — и она лежала в темноте, дрожа и тоскуя по нему.
Даже погасив свет, когда только слабый отблеск уличного фонаря просачивался в окошко полуподвала, миссис Харрис глядела прямо через закрытую дверцу шкафа — и представляла висящее в шкафу платье. Цвет и материал менялись: иногда ей виделось платье из золотой парчи, иногда — из розового и алого шёлка, а иногда — белое с кружевами цвета слоновой кости. Но всегда это было самое красивое и самое дорогое платье в мире.
___________
(*)
Между тем платья, возжегшие её диковинную мечту, перекочевали куда-то из шкафа леди Дант и более не могли поэтому причинять миссис Харрис танталовы муки. (Позже в журнале «Тэтлер» появилось фото леди Дант в платье «Обаяние»). Но миссис Харрис и не надо было более видеть эти платья. Желание обладать этим сокровищем уже прочно пустило в ней корни. Порой это желание было так сильно, что миссис Харрис засыпала в слезах, да и после этого оно продолжало терзать её во сне.
Но вот как-то такой же бессонной ночью, неделю или две спустя, мысли миссис Харрис приняли новое направление. Она вспоминала, как заполняла пресловутый лотерейный билет, и с какой уверенностью почувствовала, что этот билет выиграет ей желанное платье. Да, результат вполне совпадал с её жизненным опытом, учившим, что жизнь полна разочарований. А с другой стороны, такое ли уж это разочарование? Сотня фунтов… нет, больше: сто два фунта, семь шиллингов, девять с половиной пенсов!
Но что может означать эта странно-некруглая сумма, какой знак судьбы несет она? (Надо сказать, что мир миссис Харрис был полон знаков судьбы, примет и указаний свыше.) Итак: платье от Диора стоит четыреста пятьдесят фунтов, и триста пятьдесят фунтов — сумма по-прежнему недосягаемая. Однако погодите-ка! Тут-то её и озарило. Она включила свет и села в кровати, взволнованная разгадкой послания судьбы. Не трехсот пятидесяти фунтов не хватает ей до заветной суммы! Это в банке сотня; но ведь есть ещё два фунта, семь шиллингов и девять с половиной пенсов, открывающие счет второй сотне. А когда у неё будет две сотни, третью набрать будет куда легче!
— Вот оно, — громко сказала миссис Харрис. — Я добуду его, даже если это займёт весь остаток моей жизни!
Она вылезла из-под одеяла, взяла карандаш и бумагу и принялась считать.
Миссис Харрис никогда не покупала платья дороже, чем за пять фунтов. Эту сумму она и написала, поставив её напротив абсолютно фантастического числа, выраженного как 450?. Назови леди Дант цену фунтов так в пятьдесят-шестьдесят, вполне возможно, что миссис Харрис выбросила бы из головы мысль об этих прекрасных творениях, как из-за цены, которую она не была готова заплатить, так и из-за того, что это было бы платье другого класса.
Но самая невероятность суммы совершенно изменила дело. Скажите, какая сила заставляет женщину мечтать о шиншилловом манто, русских соболях, «Роллс-Ройсе», драгоценностях от Картье или Ван Клеффа и Арпелса, или о самых дорогих духах, ресторанах, о доме в самом дорогом районе и так далее? Сама недоступность и невероятность суммы делает эти вещи желанными для неё — свидетельством и гарантией драгоценности её женственности и её личности. Так и миссис Харрис чувствовала, что если бы у неё было платье настолько прекрасное, что оно будет стоить четыре с половиной сотни фунтов, ей было бы не о чем больше мечтать на этом свете.
Карандаш миссис Харрис забегал по бумаге.
Итак: она зарабатывает три шиллинга в час. Работает десять часов в день, шесть дней в неделю; в году — пятьдесят две недели. Миссис Харрис подперла щеку языком, и старательно перемножая цифры, вскоре высчитала, что её годовой заработок составляет четыреста шестьдесят фунтов, то есть в точности равен стоимости желанного платья, плюс дороги в Париж и обратно.
Затем, с той же энергией и решимостью миссис Харрис принялась за второй столбик цифр. Сюда вошли: квартплата, налоги, еда, лекарства, обувь и все прочие необходимые расходы, какие она только могла вспомнить. Третья часть работы — вычитание — была по-настоящему мучительной. Ей предстояли годы строгой экономии. Как минимум два года, а то и три, если только её не посетит ещё раз удача в лотерее или не обрушится дождь чаевых. Однако полученные цифры не пошатнули ни её уверенность, ни решительность.
— Оно будет моим, — заявила миссис Харрис.
Она уснула сразу, мирно, как девочка — а проснувшись поутру, ощутила не грусть, а волнение и решительность, словно путешественник перед долгим и удивительным приключением.
О своих намерениях миссис Харрис объявила на следующий день, вернее, вечер. Они с миссис
