кредитная карточка «Америкен экспресс», ему не на что было бы купить билет, и поездка, на которую он решился в последнюю минуту и от которой столько зависело, не состоялась бы. Но, как сказал бы Питер Устинов, слава богу, он прихватил ее с собой. При виде Деборы, восседающей в соседнем кресле, Цинк испытал настоящее потрясение.
— Доброе утро, — радостно поздоровалась она, когда он уселся рядом.
— Угу, — промычал он. — Какого черта вы здесь делаете, позвольте узнать?
— Лечу в Лондон, конечно.
— Повторяю: что вы здесь делаете?
— Ну… э-э… ладно, объясню. Вчера вечером, когда вы вдруг позвонили, что уезжаете, я задумалась.
— И что же?
— А вот что: нельзя ворваться в мою жизнь, все перебаламутить и упорхнуть, оставив столько нерешенных проблем.
— Можно. Я только этим и занимаюсь.
— Ну а как вы узнаете Розанну и Сакса, если найдете их? Чандлер промолчал.
— Цинк, нельзя, чтобы прошлое и дальше мучило меня. Я хочу наконец узнать, кто такой Сид, и положить конец непристойным письмам — хватит жеребятины! Но выйти на него можно только через Сакса. Я хочу раз и навсегда разобраться, что чувствую к близнецам. Вдобавок ваша загадочная история без последней главы. Я хочу знать разгадку.
— Продолжайте. Что еще значится в вашем списке?
— Попробую протолкнуть свой роман в какое-нибудь британское издательство. И… ну… я так чудесно провела вчерашний вечер, и вдруг бы мы с вами… ну… никогда больше не увиделись…
— Это все?
— Нет. Я никогда не была в Лондоне. Там, должно быть, здорово.
Сид Джинкс знал: ему предстоит неприятный разговор с Элейн Тиз из-за потерянного компьютера. Конечно, он сделал все, чтобы казалось, будто преступление совершил Убийца из канализации. И послушно выкрал женщину из мэйфэрской квартиры. И удачно ушел с ней от погони, спустившись на резиновом плоту по канализации ливневого сброса. Но он знал: Элейн все равно будет сердиться. Скажет, что он все испортил, не справился, и в наказание, вероятно, отберет у него его время.
«Сука, — подумал Джинкс. — Ведь это я выкрал дискеты из Управления речным хозяйством Темзы. Какое же у тебя право указывать, что мне делать? Погоди, когда-нибудь все переменится, и я попробую
Сид сидел один в комнате с угольно-черными стенами и ждал, что в дверях вот-вот возникнет силуэт Элейн. Если она и дальше будет отвлекать его срочными работами, где ему найти время заняться Деборой?
«Только попадись мне в руки, Дебс, — думал он, любуясь ножами. — Я сдеру кожу с твоей мохнатки и повешу рядом с твоими титьками. Вот здесь, у двери».
Слава, конечно, кое-что значила, но дело было не только в славе. Его вдохновлял Ницше — Ницше, указавший путь Гитлеру.
«Воля к власти», — думал он, опуская книгу и впиваясь неподвижным взглядом в пустую стену над изголовьем кровати в своей ист-эндской квартире.
Согласно Ницше, прочел он, историю делают личности, слишком сильные для их социальной среды. Любого человека можно оценить по десятибалльной шкале — те, кто набрал максимальное количество баллов, образуют элиту общества. Эти господствующие пять процентов наследуют Волю к Власти, ту слепую жизненную силу, чья единственная цель — в беспрестанном самовозрождении, силу, пробуждающую в человеке элиты стремление стать богом.
В здоровом обществе человеку элиты, будь то Ганди или Джек-Потрошитель, дано осознать его неотъемлемое, прирожденное право властвовать над более слабыми согражданами.
И разве природа не наделила этих избранных правом в обществе упадка, подобном сегодняшней Британии, — в обществе, где человек исключительный не может даже найти себе работу, — идти к власти, сметая и круша все и вся на своем пути?
«Воля к власти», — вновь подумал он, отложил книгу, встал с кровати и пошел к двери за бумажным пакетом.
Он заглянул внутрь и вынул нужный инструмент.
Вернулся к кровати и открыл «Книгу чудовищ» на заложенной странице.
Лондонские газеты на ее рабочем столе истерически требовали: нужно что-то делать! Вчерашний взрыв в клинике и мэйфэрское преступление стали последней каплей.
Хилари держала в руках смертный приговор своей карьере.
«Сегодня в 21: 00 вам надлежит явиться к комиссару полиции для сдачи дел. Пресс-конференция, посвященная вашей отставке, назначена на 22: 00».
Деборе Лейн чудилось в канадце что-то притягательное. Несомненно, не последнюю роль тут играла внешность Цинка — грубоватая, суровая,
— Да вы никак вздумали меня отчитывать?
— Сейчас я вас отшлепаю.
— Ах, страшно! Я позвонила шефу домой и сказала, что у меня возникли неотложные семейные дела. Что недалеко от истины.
— Да ну? И в соседнем со мной кресле вы, разумеется, оказались случайно?
— Вы же сказали, что срочно улетаете в Лондон. Я прикинула, и получилось, что этим рейсом.
— Вы настоящий детектив!
— Я позвонила в «Бритиш эрвейз», назвалась вашей сестрой. И попросила место рядом с вами.
— И как вы добирались сюда из Провиденса? Чартерным рейсом? Ночь в полете?
— Нет, попросила крестную взмахнуть волшебной палочкой. А вы бы и впрямь меня отшлепали, да?..
— Прошу прощения, — послышался над ними чей-то голос. Цинк и Дебора подняли головы.
В проходе стояла женщина лет двадцати пяти: черные волосы, растрепанные с той тщательно продуманной небрежностью, что требует постоянного внимания и ухода; вокруг темных глаз — целая гамма искусно наложенных лиловых теней; розовая помада на полных губах; великолепные зубы. Модное
