Но фрёкен Снорк не вернулась к остальным. Она пошла дальше по коридору, ибо почуяла какой-то манящий и интересный запах — запах пудры. Кружок света от маленького карманного фонаря блуждал вверх и вниз по стенам и наконец остановился на магическом слове «Гардероб». «Платья, — прошептала фрёкен Снорк. — Одеяния!» Она нажала на дверную ручку и вступила в комнату. «О, как чудесно, — выдохнула она из себя. — О, как красиво!»
Платья, платья, платья. Они висели бесконечными рядами, сотнями, одно вплотную к другому, насколько хватал глаз — блестящая парча, лёгкие облака тюля и лебяжьего пуха, цветастый шёлк и тёмно- красный бархат, а поверх сверкали, словно гирлянды лампочек, разноцветными красками блёстки, отбрасывая быстро перебегающие лучики.
Фрёкен Снорк приблизилась к платьям ошеломлённая и стала перебирать их. Она набрала их полную охапку и прижала к носу, к сердцу. Платья шуршали, пахли пылью и духами, обволакивали её своим мягким множеством. У фрёкен Снорк вдруг подкосились ноги, она упала и некоторое время постояла на голове.
— Это для того, чтобы немножко успокоиться, — прошептала она самой себе. — Надо успокоиться, иначе я лопну от счастья. Их слишком много…
Перед обедом Миса сидела в углу гостиной и горевала.
— Эй, — сказала фрёкен Снорк и подсела к ней.
Миса покосилась на неё, но ничего не ответила.
— Я выходила наружу поискать себе платье, — начала рассказывать фрёкен Снорк, — нашла несколько сот и ужасно рада.
Миса издала звук, который мог означать что угодно.
— А то, может, и целую тыщу! — продолжала фрёкен Снорк. — Я всё рассматривала и рассматривала, всё примеряла и примеряла и всё больше опечаливалась.
— Ну да? — отозвалась Миса.
— Да, это было поразительно, — сказала фрёкен Снорк. — Видишь ли, их было слишком много. Я бы ни в жизнь не успела осмотреть все до одного и решить, какое самое красивое. Я прямо-таки испугалась. Вот если бы там было всего два платья, тогда бы я сумела выбрать покрасивее.
— Так было бы гораздо лучше, — чуть более радостным голосом согласилась Миса.
— И вот я взяла и убежала от них всех, — заключила фрёкен Снорк.
Некоторое время они сидели молча и смотрели на Муми-маму, которая накрывала стол к обеду.
— Подумай, — сказала фрёкен Снорк, — подумай, какая семья жила тут до нас! Тыща платьев! Вращающийся пол, картины на потолке и полный гардероб всякой всячины! Бумажная мебель и собственный дождь. На что это похоже, по-твоему?
Миса подумала о красивых локонах и только вздохнула.
А позади Мисы и фрёкен Снорк, из кучи пыльного хлама за бумажной пальмой, на них глядели два маленьких, внимательных, блестящих глаза. Глаза эти смотрели на них с пренебрежением, затем взгляд их пробежал дальше по обстановке гостиной и остановился на Муми-маме, которая сервировала стол. Они сделались ещё чернее, нос под ними наморщился и беззвучно фыркнул.
— Кушать подано! — крикнула Муми-мама, взяла тарелку для каши и поставила её на пол под бумажной пальмой.
Все прибежали дружно и уселись вокруг обеденного стола.
— Мама, — сказал Муми-тролль и потянулся за сахаром, — мама, ты не думаешь, что… — Он осёкся, и сахарница с громким стуком упала на стол. — Посмотрите! — шепнул он.
Все обернулись и посмотрели.
Из тёмного угла появилась какая-то тень. Что-то серое и помятое протащилось по полу гостиной, заморгало от солнца, пошевелило усами и враждебно уставилось на Муми-семейство.
— Я Эмма, — высокомерно сказала старая театральная крыса, — и я хочу довести до вашего сведения, что терпеть не могу каши. Вот уже третий день как вы едите кашу.
— Завтра будет молочный суп, — робко сказала Муми-мама.
— Терпеть не могу молочного супа, — ответила Эмма.
— Вы не подсядете к нам? — сказал Муми-папа. — Мы думали, дом совсем покинут и поэтому…
— Дом! — прервала его Эмма и фыркнула. — Дом! Никакой это не дом.
Она, прихрамывая, подошла к столу, но присаживаться не стала.
— Может, она сердится на меня? — прошептала Миса.
— А что ты сделала? — спросила дочь Мимлы.
— Ничего, — пробормотала Миса в тарелку. — Мне просто так кажется. Всегда кажется, будто кто-то на меня сердится. Будь я самой замечательной мисой на свете, всё было бы иначе…
— Ну, раз это не так, не о чем и говорить, — сказала дочь Мимлы с полным ртом.
— А что, ваша семья спаслась? — сочувственно спросила Муми-мама у Эммы.
Эмма не отвечала. Она глядела на сыр… Она протянула лапу и сунула сыр в карман. Затем её взгляд проблуждал дальше и остановился на маленькой оладье.
— Это наше! — крикнула крошка Ми, подпрыгнула и уселась на оладью.
— Что за манеры! — укоризненно сказала дочь Мимлы. Она отодвинула в сторону сестру, почистила щёткой оладью и спрятала под скатерть.
— Милый Хомса, — поспешно сказала Муми-мама. — Сбегай, погляди, не осталось ли у нас в чулане что-нибудь для Эммы.
Хомса со всех лап бросился исполнять просьбу.
— Чулан! — воскликнула Эмма. — Чулан! Суфлёрская будка у вас чулан, сцена — гостиная, а кулисы — картины! Занавес — занавеска, реквизит — какой-то дядька! — Эмма побагровела, нос её наморщился чуть ли не до самого лба. — Я рада! — воскликнула она. — Я рада, что мастер сцены Филифьонк (мир праху его) не может вас видеть! Вы ничего не смыслите в театре, и даже больше чем ничего: вы понятия не имеете, что это такое!
— Там только совсем старая салака, — доложил Хомса. — А может, просто маленькая селёдка.
Эмма выхватила рыбу у него из лап и с высоко поднятой головой направилась в свой угол. Она долго шебаршилась там в разном хламе, потом достала большую метлу и принялась рьяно подметать пол.
— А что это такое — театр? — тревожно прошептала Муми-мама.
— Не знаю, — ответил Муми-папа. — Звучит так, будто всякий знает.
Вечером гостиная наполнилась сильным запахом цветущей рябины. Под потолком заплескали крыльями птицы, охотясь на пауков, а крошке Ми на ковре гостиной повстречался большой опасный муравей. И сами не заметив как, они заплыли в лес.
Всей семьёй овладело величайшее волнение. Они забыли о своём страхе перед Эммой и, болтая и размахивая хвостами, собрались у воды.
Дом пришвартовали у высокой рябины. Муми-папа крепко привязал фалинь к своей палке и воткнул палку прямо в крышу чулана.
— Не смейте портить суфлёрскую! — крикнула Эмма. — Вам здесь что, театр или проходной двор?
— Должно быть, театр, раз вы так утверждаете, — смиренно ответил Муми-папа. — Но мы просто не знаем, что такое театр.
Эмма молча уставилась на него. Потом покачала головой, пожала плечами, громко фыркнула и продолжала подметать пол.
Муми-тролль стоял и смотрел вверх на рябину. Рой пчёл и шмелей гудел вокруг белых цветов, а ствол, красиво изгибаясь, образовывал округлую развилину, как раз впору, чтобы спать, если ты маленький.
— Ночью я буду спать на этом дереве, — вдруг сказал он.
— Я тоже, — подхватила фрёкен Снорк.
— И я! — крикнула крошка Ми.
— Мы спим дома, — решительно сказала дочь Мимлы. — На дереве могут быть муравьи, и если тебя
