«Весь мир погрузился в зимнюю спячку, — подумал Муми-тролль. — Один я тут брожу и никак не могу заснуть. Я один буду брести и брести без конца все дни и все недели напролет, пока сам не превращусь в сугроб, о котором никто даже знать не знает».
Но вот лес кончился, и внизу, под ногами Муми-тролля, открылась новая долина. По другую сторону он увидел Пустынные горы. Словно волны устремились гребни гор — один за другим — к югу, и никогда еще не казались эти горы такими пустынными.
Только теперь Муми-тролль начал мерзнуть по-настоящему. Вечерняя мгла наползала из ущелья и медленно взбиралась на оцепеневшие от холода гребни гор. Там, наверху, словно острые белые зубы на черной скале, лежал снег. И повсюду, насколько хватал глаз, лишь белое да черное, пустота да одиночество.
«Там, за горами, Снусмумрик, — сказал самому себе Муми-тролль. — Где-то на юге он ест апельсины. Если бы я был уверен, что он знает, как я ради него собираюсь перевалить через горы, я бы решился на такой шаг. А иначе ничего у меня не выйдет».
И, повернувшись, Муми-тролль начал медленно по своим собственным следам двигаться назад.
«Я заведу все часы в доме, — подумал он. — Тогда, быть может, весна придет поскорее. А потом может ведь случиться так, что если я нечаянно разобью какую-нибудь крупную вещь, кто-то проснется».
Но он знал, что никто из семейства не проснется.
Внезапно что-то случилось. Какой-то маленький след пересекал следы Муми-тролля. Некоторое время Муми-тролль тихонько разглядывал чужой след. Кто-то живой осторожно крался по лесу, быть может, всего каких-нибудь полчаса тому назад. И уйти далеко чужак не мог. Он шел по направлению к долине и был, должно быть, меньше самого Муми-тролля. Лапки чужака слегка погружались в снег.
Муми-тролля кинуло в жар.
— Подожди! — закричал он, чувствуя, что весь горит: от кончика хвоста до ушей. — Не уходи от меня!
Хныча и спотыкаясь, побрел Муми-тролль по снежному полю, и внезапно на него нахлынул жуткий страх перед мраком и одиночеством. Страх этот, должно быть, таился где-то с тех самых пор, как Муми- тролль проснулся в спящем доме, но только теперь он дал ему волю.
Муми-тролль больше не кричал, боясь ничего не услышать в ответ. Не отрывая мордочку от следа, который едва виднелся в темноте, и непрестанно всхлипывая, Муми-тролль полз и полз по снегу.
И вдруг он увидел огонек. Совсем маленький, он озарял все вокруг мягким, красноватым светом.
Муми-тролль сразу успокоился и, забыв про следы, медленно пошел на свет. Он шел, пока не добрел до самого огонька и не увидел, что это горит самая обыкновенная стеариновая свеча. Она была глубоко и надежно воткнута в снег, а рядом с ней возвышалась остроконечная крыша домика, сложенная из круглых снежков, прозрачных и красновато-желтоватых, как абажур ночника в доме муми-троллей.
Неподалеку от этой необычной лампы кто-то лежал, глубоко зарывшись в снег, и, глядя в суровое зимнее небо, тихонечко насвистывал.
— Что это за песенка? — спросил Муми-тролль.
— Это песенка обо мне, — ответили из ямки. — Песенка про Туу-тикки, которая сложила из снежков снежный фонарь, но в припеве говорится совсем о другом.
— Понятно, — сказал Муми-тролль и сел прямо в снег.
— Ничего тебе не понятно, — дружелюбно произнесла Туу-тикки и высунулась из ямки, так что стала видна ее куртка в красно-белую полоску. — Потому что в припеве говорится как раз о том, чего нельзя понять. А я думаю сейчас о северном сиянии. Неизвестно, есть оно на самом деле или это одна видимость. Все очень неопределенно, и это-то меня и успокаивает.
Туу-тикки снова нырнула в свою ямку и продолжала глядеть в небо, успевшее за это время стать совсем черным.
Муми-тролль поднял мордочку кверху и увидел северное сияние, которого никогда прежде до него не видел ни один муми-тролль. Оно было бело-голубым и чуть-чуть зеленоватым и, казалось, обрамляло небо длинными, колыхавшимися на ветру занавесками.
— Я думаю, северное сияние есть на самом деле, — сказал Муми-тролль.
Туу-тикки не ответила. Она подползла к снежному фонарю и вытащила оттуда свою свечку.
— Возьмем ее домой, — сказала она. — А не то явится Морра и сядет на нее.
Муми-тролль серьезно кивнул в ответ. Он видел Морру всего один-единственный раз в жизни. Это было давным-давно, августовской ночью. Холодная как лед, вся серая, Морра сидела в тени кустов сирени и смотрела на них. И как смотрела! А когда она скрылась, то оказалось, что на том месте, где она сидела, замерзла земля.
На какой-то миг Муми-тролль призадумался: может, и зима наступила оттого, что десять тысяч морр уселись на землю. Но он решил поговорить об этом с Туу-тикки, когда познакомится с ней поближе.
Пока они спускались по склону горы, в долине стало светлее, и Муми-тролль понял, что взошла луна.
Туу-тикки повернула на запад и пошла напрямик через фруктовый сад.
— Здесь раньше росли яблоки, — заметил общительный Муми-тролль, глядя на голые деревья.
— А теперь здесь растет снег, — равнодушно ответила Туу-тикки и пошла дальше.
Они спустились к морю — сплошной черной пелене мрака — и осторожно вышли на узкие мостки, ведущие к купальне.
— Отсюда я обычно нырял в воду, — тихонько прошептал Муми-тролль и посмотрел на прошлогодние желтые сломанные камышины, торчавшие из-под льда. — Вода была очень теплая, и я всегда делал по девять заплывов под водой.
Туу-тикки открыла дверь купальни. Войдя туда, она поставила свечу на круглый столик, который папа Муми-тролля давным-давно выловил в море.
В восьмиугольной семейной купальне муми-троллей ничего не изменилось. Пожелтевшие веники на дощатых стенках, окошки с мелкими зелеными и красными стекольцами, узкие скамейки и шкаф для купальных халатов, надувной резиновый хемуль, которого никогда не удавалось как следует надуть.
Все было таким же, как летом. И все-таки купальня как-то таинственно изменилась.
Туу-тикки сняла шапочку, которая тут же сама собою влезла на стенку и повисла на гвозде.
— От такой шапчонки я бы тоже не отказался, — вздохнул Муми-тролль.
— А тебе шапчонка ни к чему, — возразила Туу-тикки. — Чтобы согреться, тебе надо помахать ушами, и сразу станет тепло. А вот лапам твоим — холодно.
И тут вдруг, откуда ни возьмись, на полу появилась пара шерстяных чулок, которые важно легли у ног Муми-тролля.
Одновременно в трехногой железной печурке, стоявшей немного поодаль, зажегся огонь и кто-то под столом начал осторожно играть на флейте.
— Они стесняются, — объяснила Туу-тикки. — Поэтому и играют под столом.
— А почему они не показываются? — спросил Муми-тролль.
— Они так застенчивы, что стали невидимками, — ответила Туу-тикки. — Это восемь совсем маленьких мышек-землероек, которые живут вместе со мной в купальне.
— Эта купальня папина, — заявил Муми-тролль.
Туу-тикки серьезно взглянула на него.
— Может, ты и прав, а может, и нет, — сказала она. — Летом она папина, зимой — Туу-тиккина.
Котелок, стоявший на печурке, закипел. Крышка сама собой поднялась, а ложка начала помешивать суп. Другая ложечка всыпала в котелок немного соли и аккуратно вернулась на подоконник.
Близилась ночь, и мороз крепчал, а лунный свет заглядывал во все зеленые и красные стекольца.
— Расскажи мне про снег, — попросил Муми-тролль и уселся в выгоревший на солнце папин шезлонг. — Я не понимаю, что это такое.
— Я тоже, — ответила Туу-тикки. — Думаешь, он холодный, а если вылепить из него снежный домик,
