она накладывала на кости плоть. Она не стряхивала с них пыль, оставляя обнаженными.
Она ненавидела кости.
– Уилсон как-то отправился на их поиски, – сказала она. – Но он не смог найти их, не смог обнаружить местоположение тел. Все те, с кем он разговаривал, рассказывали свою версию истории о «norte americanos» и об их местонахождении во время землетрясения. Когда он приехал домой, ему было хуже, чем до отъезда. Думаю, я всегда полагала, что, если он не нашел их, у меня тем более нет шансов. – Она легонько пожала плечами и переставила пару бутылочек в серебряной коробочке. – Я бы даже не знала, откуда начать. – Это было оправдание, но именно за него она цеплялась многие годы.
– Я бы знал.
Пораженная, она подняла голову и уставилась на него. Он только что сказал то, что ей показалось, он сказал? Кем он был, чтобы предлагать такие вещи?
– Если решите, что хотите попробовать, позвоните мне, – продолжал он. – Посмотрим, что можно будет сделать. У Стил Стрит много связей в Южной Америке. Я постоянно туда езжу. Мы с Куином только вернулись из Колумбии пару недель назад, а мой брат все еще там.
Он говорил серьезно. В это было трудно поверить, но он на самом деле говорил серьезно.
– Что такое Стил Стрит? – спросила она, вытерев лицо тыльной стороной руки, а потом подолом футболки. – Место, где ты работаешь? – Она не спускала с него глаз.
– Э-э-э, да, – сказал он, откашлявшись. Его взгляд быстро скользнул к ее обнаженному животу, потом снова устремился на лицо, и, если она не ошиблась, у него слегка покраснели щеки.
«А вот это уже интересно», – подумала она. Очень интересно. Это было самое сильное проявление его эмоций за всю ночь. В ущелье, когда они переживали то суровое испытание, он даже не вздрогнул. Ни разу не поколебался. Он полностью контролировал их неминуемую гибель, вплоть до реакции сходной со скоростью света, когда вытаскивал этот злобный дробовик посреди развернувшегося действа.
Проклятье, он даже успел прицелиться. А теперь на него произвел впечатление ее живот? Возможно ли, что он чувствовал почти то же самое, что и она? И было бы здорово, если бы она смогла понять, что конкретно было в его голове по этому поводу.
– Мы ведем много международных дел, хотя есть и внутригосударственные.
Она зарабатывала деньги, читая людей, и мистер «Спасибо, мэм, но здесь главный я» только что слегка возбудился от вида ее обнаженной кожи. Это было поразительно, едва заметно, но совершенно реально. И самым странным образом она вдруг поняла, что избавилась от проблем с дыханием, а потом перестала плакать, а потом заметила что у него действительно успокаивающий голос и удивительно красивые глаза – этот факт она отметила уже в миллионный раз. Глубоко посаженные, с густыми ресницами, с чудесно суровыми, ястребиными бровями.
Ей нужно нарисовать его. Не на полотне, наложить краску прямо на него, пальцами на лицо, скользя по коже – и если это возбудит его еще немного, замечательно. Ей вроде как нравилось его возбуждение.
– Какие конкретно дела? – спросила она, мельком взглянув на край рубашки. Черные полосы от туши, испачкавшие белую ткань, послужили неплохой подсказкой о том, как она выглядит – в полном беспорядке. Синее пятно рядом с тушью тоже не выглядело обнадеживающим. Как обычно, она, видимо, всю ночь пачкала свое лицо, и, как обычно, никто не потрудился ей об этом сообщить.
Черт возьми.
– В основном, машины. Специализированные автомобили и обеспечение безопасности.
– Ты имеешь в виду такие машины, как эта? Бронированные? – И вот, получайте: у них почти нормальный разговор, и ей не приходится выбалтываться из последних сил. Какое облегчение, пусть даже и разговор шел о бронированных машинах.
Она продолжала гадать, какого черта Уилсон делал с костями динозавров, что все они влипли в неприятности такого масштаба.
– Да.
– И там, заграницей, ты научился водить так, как делали это в ущелье? – Что было полным безумием, но этого она озвучивать не собиралась. Вероятно, этим безумием он спас ей жизнь.
– Вообще-то, мы ездим в Калифорнию в школу экстремального вождения каждые пару месяцев и сжигаем несколько комплектов шин.
Бывший снайпер, бывший морпех, экстремальное вождение, частная компания, купил свою машину у парня, который жил в Панаме – наконец-то все это обрело какой-то смысл.
– Так ты телохранитель?
– Иногда. Да, мэм.
Мэм. Этот мужчина предложил ей помощь в поисках останков ее родителей, был определенно выведен из равновесия одним видом ее живота и до сих пор обращался к ней «мэм»? Боже, ну кто бы мог подумать, что снайпер может быть таким милым? Мило яростным, каким он был в ее мастерской, мило искренним в своем предложении помощи, и таким мило красивым, что это причиняло боль.
Да, ей на самом деле нравилось его возбуждение. Ей нравилось, когда он возбуждался, потому что это чертовски возбуждало ее саму. Его короткие волосы стояли дыбом. Контуры щетины оттеняли челюсть и верхнюю губу. Его одежда была мятой и потной от нечеловеческой жары, но он все равно был прекрасен: по щекам она хотела провести пальцами, губы она хотела поцеловать – что приводило ее в еще большее замешательство, чем час назад, когда она находилась в безопасности камер.
– Ты был в Перу?
Он покачал головой.
– Колумбия, Венесуэла, Бразилия, ездил по всей Южной Америке, но в Перу не был.
Но он хотел поехать туда? Ради нее? Чтобы найти ее родителей?
– Я почти свела дедушку с ума вопросами о Перу, – сказала она ему. – Куда он поехал. С кем он говорил. Я хотела узнать все, что нужно для путешествия. У меня были карты, еда и рюкзак, полный зимней одежды. Я делала записи в специальном блокноте. Реган была в ужасе: думала я убегу, а потом однажды я просто перестала говорить о поездке, перестала планировать все это большое и страшное приключение. Мне это больше не было нужно. Я просто разозлилась и такой и оставалась.
– До какого момента? – спросил он.
– Ни до какого, – признала она. – Я до сих пор злюсь.
Она знала, что это показывало ее не в самом лучшем – зрелом – свете, но то была правда. Она злилась на родителей за то, что они причинили боль Реган и Уилсону, и за то, что не сочли нужным задержаться ненадолго, чтобы понять, кто она прежде, чем уехали и убились. Она видела, как дедушка плакал, когда думал, что никого нет рядом.
Бедные Реган и Уилсон, они должны были давным-давно понять, что она всегда была рядом, и обычно с камерой. Бесстыдная Никки МакКинни, которая дни напролет рисовала прекрасных обнаженных мужчин. Она не могла представить себе, что родители нашли бы ее менее интересной, чем находили другие знакомые ей люди. Каждая женщина, знакомая ей, хотела ее работу, но ни у кого из них не было таланта или особенного взгляда, позволявшего превратить похоть в волшебство. Ее мужчины были красивыми, потому что такими их делала она. Они были настоящими, потому что она не разрешала им хранить секреты.
– Думаю, я бы тоже разозлился, – сказал он, и она снова подняла взгляд, обнаружив, что он все еще смотрит на нее. Тусклый свет, проникающий в салон, раскрашивал его в серые полутона размытых ночных цветов, превращая лицо в набросок из небеленого шелкового полотна и мягких бархатных теней.
Такой трогательный. Именно такой, и, если он проявит еще хоть немного чувствительности и сострадания, она влюбиться в него. На всю жизнь.
– Что насчет тебя? – спросила она, игнорируя мягкую волну жара, прокатившуюся по телу, и повернулась на сидении, чтобы лучше видеть его. Это было так уютно – сидеть с ним в темной теплой машине. – Ты когда-нибудь исследовал свою женскую тайну?
Вопрос застал его врасплох; она могла сказать это наверняка по его бровям, сошедшимся в одну линию – одна чуть выше другой.
– Во мне нечего, хм, исследовать, – сказал он после секундного замешательства.
– У каждого мужчины она есть, – сказала она, наблюдая за выражением его лица: смущение
