пытается меня приободрить. — У тебя все получится, не переживай! И, послушай, я тебе обещаю, что твоя следующая статья будет о том, что члены команды «зеленых» не сортируют мусор.
Глава вторая
Несколько лет назад администрация школы вдруг осознала, что сорока пяти минут урока недостаточно для изучения истории Римской цивилизации или математики. Теперь у нас по-прежнему восемь уроков в день, но посещать нам нужно только четыре из них. Это значит, что особо изворотливым ученикам удается спланировать себе дни без векторов, формул, уравнений, десятичных дробей и прочих математических штучек, сокрушающих слабый дух учеников. В этом году я устроила все так, что у меня будет два гуманитарных урока подряд, потом английский, а потом журналистика с мистером Амадо. Мой день начинается с урока рисования у миссис Левин, вечно несчастной женщины. Ходят слухи, что она встречалась с тремя учителями физкультуры одновременно. О местонахождении мистера Левина не известно ничего. Некоторые считают, что она его съела.
Она произносит свою традиционную вступительную речь — нельзя есть, нельзя кричать, нельзя опрокидывать дорогие краски, иначе родителям придется за них заплатить, — после чего швыряет на столы миски с сосновыми шишками.
— Натюрморт с сосновыми шишками. Вперед, — рявкает она и захлопывает за собой дверь кабинета.
Как и следовало ожидать, рисование шишек надоедает мне довольно быстро. Оглянувшись и убедившись в том, что миссис Левин продолжает прятаться у себя в кабинете, я потихоньку достаю папку мистера Амадо со списком новых учеников и вложенными копиями их расписаний.
Марисабель Джонс
Виолетта Мартин
Невилл Смит
Влад Смитсон
«Выбор имени для ребенка в нетрезвом состоянии серьезная проблема для общества», — думаю я, переходя к изучению расписаний и отчасти ожидая увидеть, что новички записались на занятия по Защите от темных искусств. Но предметы в расписании самые обычные. У меня будет английский с Владом и Виолеттой и французский с Марисабель. Неплохо для начала. Черновой вариант плана работы только начинает вырисовываться у меня в голове, когда на мою страницу падает чья-то тень.
— Сосновые шишки, мисс МакГи? — осведомляется миссис Левин.
— Ага. Абстракция.
— Остроумно. Но мы рисуем натуралистичный натюрморт, не так ли? — замечает она и снова уползает в свою пещеру.
За пять минут до конца урока система внутренней связи начинает потрескивать, и голос директора Морган напоминает, что вместо следующего урока будет общее организационное собрание. После звонка я неохотно собираю вещи и тащусь в зрительный зал.
К тому времени, когда я вхожу в тяжелые деревянные двери зала, большинство мест уже занято. На задних рядах преобладают ученики в безразмерных фанатских футболках, без особого успеха пытающиеся прикрыть наушники лохматыми волосами; на передних рядах устроили светский раут Кэролайн и ее подружки. Обычно они находятся в центре внимания, болтая, хихикая над глупостями и прыгая туда-сюда по рядам, пока все остальные за ними наблюдают.
Однако сегодня все взгляды направлены куда-то в сторону. Следуя за ними, я замечаю в правом крыле зала высокого блондина, который стоит, прислонившись к сцене. У него тонкие черты лица, длинный нос, резко изогнутые брови и узкие бакенбарды. Время от времени он распрямляет скрещенные на груди руки и брезгливо одергивает манжеты своей строгой черной рубашки. Странный жест, не менее странно и то, как он наклоняет голову каждый раз, когда кто-нибудь из переднего ряда обращается к нему. Он не может не слышать перешептываний, достигших сейчас своего апогея, но, не обращая ни малейшего внимания на пятьсот пар глаз, неотрывно следящих за каждым его движением, он пристально смотрит на учеников в передних рядах. Уголок его рта то и дело подергивается, словно он пытается сдержать презрительную ухмылку.
Десять против одного, что это новенький — надеюсь, один из моих новеньких. Трепещите все, в дело вступает главный редактор.
Тяжелый занавес начинает колыхаться, и на сцену, пятясь, выходит директор Морган, продолжая выкрикивать приказания беспомощным юным дарованиям из команды звукотехников. Понимая, что представление вот-вот начнется, я быстро проскальзываю на ближайшее свободное место на задних рядах, пока меня не заметила мисс Кейт, жуткая школьная ассистентка. Я не удивились бы, узнав, что ей уже сто тридцать семь лет. Мне до сих пор снится в кошмарах тот день, когда она стояла у меня над душой в столовой, пока я недоела весь горошек.
Мое место оказывается рядом с Нилом Гарреттом, который весьма мило может рассказать о том, как он провел лето в космическом лагере, но имеет неприятную привычку приносить в школу хомяка по меньшей мере раз в год. Сейчас он шепчет что-то правому карману своих штанов, и я понимаю, что сегодня именно такой день.
— Доброе утро, дорогие ученики! — начинает директор со своего возвышения, поправляя прическу и выжидая, когда микрофон перестанет фонить. Затянув пучок так сильно, что кончики ее бровей демонически поднимаются, она продолжает: — Я рада приветствовать вас в новом учебном году в средней школе Томаса Джефферсона. Хочу напомнить вам, что пришло время выбросить из головы летние мысли и снова взяться за ум.
Она сопровождает свои слова соответствующим жестом. Я начинаю мечтать о том, чтобы хомяк Нила укусил меня, заразил вирусом бешенства, и я умерла быстро и безболезненно, не выслушивая всю эту чушь.
Далее следует традиционная чепуха: наши спортивные команды — великолепны, хорошие оценки — прекрасны, глубокие вырезы — ужасны, короткие юбки — должны быть искоренены немедленно. Когда она переходит к тому ужасному злу, что таят в себе футболки с принтом, большинство слушателей отключаются, либо тупо пялясь в пространство, либо с величайшим интересом изучая швы на своих штанах. Я бросаю взгляд на новенького, ожидая увидеть его в том же оцепенении, что и всех вокруг. Но вместо этого он храбро сидит в проходе на подлокотнике кресла и неистово строчит что-то в блокноте на пружинках. Время от времени он поднимает взгляд, словно опасаясь, что упустил какое-то слово. Один из учителей, которым поручено следить за соблюдением общественного порядка, со строгим лицом говорит ему что-то на ухо, но новенький только нетерпеливо от него отмахивается. Учитель повторяет свою попытку, и на этот раз тот поворачивается, глядя ему прямо в лицо. Я не слышу, что он говорит, но через пару секунд учитель отступает.
— Итак, в заключение необходимо отметить… — произносит директор Морган, и я навостряю уши в бессмысленной надежде на то, что ее речь подходит к концу, — ...туфли с острыми носами отныне будут запрещены ввиду печального инцидента в конце прошлого года. Позже я объясню, какие носы считаются острыми, а какие нет. — Она откашливается и перебирает листки с записями. — А теперь я хочу обратить ваше внимание на то, что в этом году у нас богатый урожай новых учеников. Надеюсь, вы окажете им радушный прием и расскажете о наших правилах.
Переходя к следующему листку, она объявляет, что сейчас вкратце напомнит нам о надлежащем поведении в столовой, но тут что-то в переднем ряду привлекает ее внимание. Новый ученик широкими решительными шагами поднимается по ступенькам на сцену.
По залу проносится всеобщий стон. В прошлом году собрание продолжалось больше двух часов из-за выходки одного ученика, который притворялся, что ему необходима помощь директора в чтении правил
