Аттикус кивнул.
— Никто ни в чем тебя не подозревает. Особенно я.
— Потому что давно меня знаешь?
— Прошло почти двадцать лет… Нынешнего тебя я не знаю. — Андреа глубоко вздохнула и вновь посмотрела на океан. — Так что же ее забрало?
Аттикус, слегка покачивая головой, вновь мысленно прокручивал в ней образы, очевидно навеки запечатленные теперь в памяти.
— Не знаю.
— На той неделе недалеко от Беверли-Харбор видели большую белую акулу. Восемнадцать футов длиной. Может…
— Не может! Тут была не акула.
— Ну, тогда кит? Касатка? Кашалот? А может, ее схватила синяя акула, охотящаяся за крилем?
Лицо Аттикуса побагровело.
— Ты вообще-то в курсе, чем я занимаюсь? Перед приходом не потрудилась выяснить?
— Аттикус… Ты океанограф. Работаешь на частные компании, иногда — на военных. Служил в подразделении «морских котиков», имеешь много наград. Написал книгу «Океан в опасности». Замечательная, кстати сказать, книга. Я прекрасно знала, кто ты и чем занимаешься, когда нашла тебя лежащим в луже блевотины.
Аттикус некоторое время сидел молча. Снова и снова вспоминал он в мельчайших подробностях случившуюся трагедию.
— Это не акула. Это не кит. Я никогда не видел подобного животного. Да и никто не видел.
Андреа присела рядом, положила руку ему на плечо извечный жест: женщина утешает мужчину в горе.
— Я видела, — просто сказала она.
Аттикус медленно повернул голову. Брови поползли кверху.
— Вчера… мы спасали одну француженку…
Он кивнул. В новостях по телевизору промелькнул тридцатисекундный сюжет об этом. Мужа также обнаружили — он утонул, когда перевернулся катамаран.
— И мы там видели кое-что… Огромное. В буквальном смысле — огромное. Плыло прямо под нами. Француженка сделала несколько кадров.
— Где они? — Аттикус подался вперед.
— Их забрали бравые ребята из ВМС. Все — и камеру, и флэшку.
Плечи Аттикуса поникли.
— Но я их успела перекинуть на свою флэшку, — добавила Андреа, слегка усмехнувшись. Она покопалась в кармане и выудила небольшой USB-драйв. — Два снимка. Оба сделаны сверху. На одном просто тень под поверхностью воды, на другом — воронка, после того как оно нырнуло.
— Чертовски большая должна быть воронка, — заметил Аттикус.
— Таких огромных я еще не видала.
Дрогнувшим голосом он произнес:
— У меня была камера… И у Джионы. Когда оно… В общем, камера оставалась у нее. У нее фото, у меня — видео. Наверное, обронил, когда поднимался.
И он вполголоса чертыхнулся. Как же не сохранить было камеру? Ведь он все записывал; возможно, что и чудовище попало на пленку. Это могло бы помочь.
— Кстати, о подъеме на поверхность: у тебя легкая кессонка. Но не думаю, что ты вырубился из-за этого. По мнению врачей, причиной стал шок. Отсюда и рвота. У тебя закружилась голова, начало тошнить…
— Знаю я симптомы, — сказал Аттикус. — Нас этому учили.
— Прошло столько лет…
— «Котики» — это навсегда.
В первый раз за время их разговора Андреа с подозрением посмотрела на него. Знать бы ей, что уже в тот момент он начал разрабатывать план действий.
— Прошу тебя по-дружески: останься здесь на ночь. За дверью дежурит полицейский.
— Хм, а я только-то поверил, что меня не подозревают.
— Он тут не для того, чтобы ты не сбежал, — сказала Андреа и указала на окно. — Чтобы не впустить их.
Аттикус встал и выглянул на улицу: за оградой больницы толпились репортеры, там и сям приткнулись машины новостных программ, было даже несколько вертолетов, также с логотипами телеканалов.
— Твой сигнал бедствия услышали все. Благодаря утреннему происшествию ты уже попал на первые полосы газет. Кстати, лихо работают! Ну а когда стало известно, с кем стряслась беда, этим репортерам словно горчицей одно место намазали. Некоторые даже прибыли в больницу раньше нас и запечатлели, как тебя выносят из вертолета.
Аттикус вздохнул. Еще репортеров ему не хватало! Они же теперь будут следить за каждым его шагом, притом что никто не должен бы знать, что он намеревается сделать. Никто… особенно Андреа. Сама, быть может, не желая того, она может все испортить.
— Так ты остаешься здесь?
— Будто бы у меня есть выбор… — ответил Аттикус.
Она сжала его плечо, глаза слегка увлажнились.
— Аттикус, правда, я очень сожалею о том, что произошло. Если потребуется моя помощь — звони в любое время.
Андреа протянула карточку, на которой были указаны адрес, номера домашнего и мобильного телефонов. Аттикус несколько смутился, почувствовав искренность тона и дружескую руку на плече. Бывает же, что старая дружба, однажды прервавшись, возобновляется вновь.
— Почему? — спросил он.
— У нас много общего, Аттикус.
— Наше прошлое.
— Нет. Моя дочь, Абигейл… Она погибла в прошлом году. Сбил пьяный водитель. Ей было девять.
— Извини… А муж?
— Приятель. Бросил меня, едва узнал о беременности. — Андреа посмотрела Аттикусу в глаза, пытаясь проникнуть в сокровенные мысли. — Я вполне понимаю, что ты сейчас чувствуешь. Я знаю, что ты задумал. Пожалуйста, не спеши.
Да, она все чувствовала. Возможно, потому, что сама пережила смерть дочери. Но и это не имело значения. Аттикуса бесполезно переубеждать. Он сейчас как заряженное ружье, готовое в любой момент выстрелить. Готовое убивать.
Андреа на мгновение вновь сжала его плечо и направилась к двери. Остановилась, взявшись за ручку.
— Не торопись, Атти.
С этими словами она удалилась.
На мгновение Аттикус замер. Только Мария называла его этим уменьшительным именем — Атти. Он еле сдержал нахлынувшие воспоминания. Зачем они — лишний раз?
Он сжал кулаки с такой силой, что ногти вонзились в кожу. Подонки, напавшие на Джиону, легко отделались. Лишь чувство ответственности по отношению к дочери удержало его от того, чтобы прикончить их на месте. Мария и Джиона укротили в нем буйный нрав и склонность к насилию, превратили его в пацифиста. В прошлом же никто не уходил от возмездия. Снайперу, пуля которого просвистела в миллиметрах от головы Аттикуса, он выпустил кишки. Сержанта по строевой подготовке, издевавшегося над новобранцем Янгом, спустя пять лет нашли на улице возле бара жестоко избитым: сломанный нос, вывернутое плечо и несколько выбитых зубов. Мужчине, который однажды схватил Марию за задницу и пытался поцеловать, Аттикус без разговоров сломал четыре пальца на шаловливой ручонке. Но теперь женщина, которую он любил, и дочь — плоть от плоти его, — благодаря которым он из убийцы превратился
