свое неофициальное положение гражданского помощника Веллингтона на Апеннинах. Сейчас, шагая следом за Лореттой, он снова почувствовал себя участником такого марша. Пот стекал за воротник, пропитывая шейный платок, которым Арам так гордился.
Вдруг он остановился. Застыл на месте посреди дороги, гадая, оглянется ли Лоретта на него. Не оглянулась.
И тогда он понял. Все кончено. Все, над чем он так упорно трудился весь последний год, рассыпалось в прах, как рассыпается дорожная пыль под ногами. Двенадцатилетний сон, от которого ему бы следовало уже давно проснуться.
Он наблюдал, как она свернула с дороги и зашагала напрямик через поле. При каждом шаге перо на ее маленькой кокетливой шляпке резко вздрагивало. Он отпустит ее. Должен отпустить. Должен дать ей жить жизнью, которую она считает подходящей.
Жизнью, в которой для него нет места.
В душе Кона вновь поселился холод, который он надеялся больше никогда не испытывать. Но на эту эгоистичную черную пустоту у него не было времени. Если Беатрикс каким-то образом узнает правду, Лоретте понадобится его помощь, хочет она того или нет.
Глава 18
По пятнам грязи на личике дочери Лоретта поняла, что случилось именно то, чего она боялась. Нос у Беа покраснел, и было понятно, что она плакала. Дети ждали Лоретту в холле. Они умудрились отыскать портрет и перетащили его с чердака вниз. Портрет, почти в полный рост, в растрескавшейся позолоченной раме стоял, прислоненный к стене. Кэти Стенбери, одетая в золотисто-зеленое платье с кринолином, под цвет ее глаз, позировала с собакой колли, которая очень напоминала пса мистера Картера, Сэма. На портрете Кэти была еще недостаточно взрослой, чтобы убирать свои золотисто-рыжие волосы в высокую прическу, но уже и не носила косичек Беатрикс. Большой разрыв на холсте отсекал одну изящную стопу. На заднем плане была хорошо заметна надпись, сделанная художником: «Мисс Кэтрин Стенбери».
Лоретта почувствовала, как кровь отхлынула от лица.
— Боже мой! Миссис Хардвик была права. Сходство поразительное, правда? — Голос ее звучал на удивление нормально, хотя она сильно запыхалась, пока бежала к дому.
«Лучше казаться абсолютно невозмутимой. Не показывать интереса. Отнестись к этому как к чему-то несущественному, и Беа подумает, что сходство не более чем простое совпадение».
Беа метнула на Джеймса торжествующий взгляд. Лоретта приготовилась к тому, что сейчас он забросает ее вопросами.
— Она была моей бабушкой, а я ни капельки на нее не похож, — угрюмо проговорил он. — Зато ты — ее точная копия, Беатрикс Винсент. Если тебя зовут именно так.
Беа фыркнула:
— Разумеется, так! А ты похож на своего папу, за исключением глаз. Глаза у тебя леди Коновер.
Бледно-голубые. Глаза, которые смотрели так, словно им было под силу без малейших усилий пробиться сквозь тенеты лжи к правде.
Марианна всегда проявляла интерес к Беатрикс, когда та приезжала на неделю в Дорсет, и, к удивлению Лоретты, поощряла дружбу между детьми Кона. Джеймс считал ниже своего достоинства дружить с какой-то девчонкой — особенно если она выше его ростом, — это делало их дружбу горьковато- сладкой.
— Что ж, — бодро проговорила Лоретта, — неудивительно, что люди сочли тебя родственницей его светлости, Беа. Если через несколько лет тебя поставить вместе с собакой мистера Картера, Сэмом, будет точная копия. — Лоретта рассмеялась, но вышло неискренне. — Уверена, лорд Коновер поблагодарит вас за то, что нашли портрет. Он почти не помнит своих родителей.
Джеймс выглянул через открытую дверь на разбитую подъездную дорогу:
— А где он?
— Полагаю, сейчас будет. Беа, думаю, нам пора собирать вещи. Пойдем со мной наверх.
— Сейчас? А разве Сейди не может это сделать?
— У Сейди хватает хлопот и без того, чтобы еще беспокоиться о нас, юная леди.
Кон намеренно сократил персонал до минимума и оставил только тех, кому доверял. Лоретта подумала, что, наверное, следует порадоваться, что ее ситуация не стала предметом пересудов от Окни до Лэндс-Энда.
Она обняла Беатрикс:
— Идем. Боюсь, домой мы будем увозить гораздо больше, чем привезли сюда. Будет непросто втиснуть все это в наш багаж.
— Если что, мы с Джеймсом видели на чердаке много сундуков. Можно одолжить парочку. Уверена, его отец не будет против.
— Боюсь, в этом случае карета не доедет даже до конца подъездной аллей. Пожалуйста, извини нас, Джеймс. — Лоретта улыбнулась ему, но он не ответил на ее улыбку. Что-то в его упрямо выпяченной челюсти сказало ей, что Кону предстоит допрос с пристрастием. Чем скорее они с Беа уедут, тем лучше.
Когда несколько минут спустя Кон вошел в дом, Джеймс сидел на нижней ступеньке, подперев кулаками подбородок.
— Я думаю, сэр, — сказал мальчик недрогнувшим голосом, — вам лучше сказать мне, что происходит.
Взгляд Кона метнулся от сына к портрету, и у него перехватило дыхание. Всякая радость, которую он мог испытать при виде своей матери, какой она была в юности, улетучилась, когда он заглянул в холодные как лед голубые глаза Джеймса.
— Боже милостивый. Неудивительно, что старушка пришла в замешательство. Надо же, какое совпадение, а? — попытался выкрутиться Кон.
Джеймс поднялся.
— Я не ребенок. Ну, возможно, по годам — да, но мне пришлось быть мужчиной, главой семьи, пока ты где-то там… в общем, пока вас не было. День рождения Беа всего на несколько недель раньше моего. Мама говорила, что я дитя медового месяца. — Его загорелое лицо смущенно вспыхнуло, но он продолжал: — Должно быть, вы оставили какую-то бедную девушку в беде до того, как женились.
Кон хотел положить руку на плечо мальчика, однако Джеймс отшатнулся.
— Не здесь, Джеймс. Кто-нибудь может услышать. Поговорим за пределами дома.
Он должен был сказать правду сыну — хотел сказать, — но как сдержать обещание сохранить тайну Лоретты? Совсем не в такой обстановке надеялся он поведать о прошлом. В своих сумасшедших мечтах он представлял их всех на лугу, смеющимися, выглядевшими как семья.
Чистейшая глупость с его стороны. Неудивительно, что Лоретта так злилась на него.
Кон и Джеймс молча прошли позади дома к воротам в каменной стене.
Джеймс взобрался на изгородь, и теперь его глаза и глаза Кона были почти на одном уровне. Возможно, это был неосознанный ход, но на Кона это произвело впечатление. У мальчика явно есть талант вести переговоры. И хотя его распирало от вопросов, он ждал, когда Кон заговорит первым — еще один признак того, что в нем сильна кровь Берриманов. Кон вспомнил старую поговорку: «Кто первый заговорит — тот считается проигравшим».
Кон проиграл уже много раз. Так что одним разом больше, одним — меньше. У него было чувство, что он никогда не завоюет уважение сына. Любовь сына. Он их просто не заслуживает.
— Это крайне неловкий разговор. Не давай волю своему воображению, Джеймс.
— Не нужно особого воображения, чтобы сложить два и два. Беа говорила, ты в этом году пару раз приезжал к ней в школу. Зачем бы ты стал это делать, если б она не была тебе родственницей? И почему она сейчас здесь?
Тысячи мыслей проносились в голове Кона.
— Не так бы я хотел вести этот разговор, — сказал он наконец. — Выслушай меня. Можешь осуждать
