папство французам, и в своем исступлении они не остановились бы и перед убийством. Так что избавиться от опасности Пана мог только одним способом – оставаясь под защитой своего верного духовного сына (и соратника по заговору) короля Филиппа Красивого.
Разумеется, угроза и в самом деле была реальной, заставив целую череду пан держаться подальше от Рима в течение трех четвертей века – прозванных Вавилонским пленением папства [впервые эта метафора встречается у Петрарки, в литературе используется и еще одно название – Авиньонское пленение], когда ни один Папа не рискнул даже посетить Рим. Несколько лет Климент V странствовал по Франции, опасаясь слишком удаляться от войск Филиппа, пока в 1309 году не приобрел Авиньон в Провансе у Иоанны Неаполитанской за восемьдесят тысяч золотых флоринов. Там грядущие Папы возведут великолепный папский дворец и крепость, дабы оттуда править своей духовной империей.
Впрочем, сферой духовного интересы Папы не ограничивались. Климент V оказался сущим гением по части добывания денег. В прошлом кому-то пришла в голову идея Сокровищницы церкви, порой называемой Сокровищницей Благодеяний – безмерного хранилища благодеяний и благословений, дарованных Богом Иисусу Христу и его Пресвятой Матери. А поскольку добродетель их безгранична, то безграничен и запас благословений. Право распоряжаться сей Сокровищницей Бог даровал одному лишь Папе, и Климент V распахнул двери для грандиозной сезонной распродажи сказанных благословений. На пролажу выставили искупление епитимий, частичное или полное отпущение грехов, отмену декреталий об отлучении, сокращение срока пребывания в Чистилище для уже умерших и тех, кто еще умрет, то есть для всех. Папские благословения выставляли в комплекте с избавлениями и отменами наказаний. На пролажу шло все, принося чистейший доход, ведь товар не стоил Папе ровным счетом ни гроша. Климент V изобрел «аннаты» – сборы в размере до всего годового дохода с полученных церковных бенефиций, дарованных новому обладателю но смерти предшественника.
Деньги обращались в великолепные одеяния, изукрашенные золотом и драгоценными камнями, шикарную мебель, тысячи слуг, сервизы из чистого золота и затейливые церемонии и шествия. Климент V упивался новоприобретенным богатством, превосходившим все, о чем он раньше не смел даже мечтать.
А Филипп Французский, отчаянно нуждавшийся в деньгах для собственного королевства, видя приток сокровищ в казну наместника церкви, только укреплялся в решимости удовлетворить собственные аппетиты. Вместе с де Ногаре и прочими советниками он составил план этакой генеральной репетиции ареста и подавления тамплиеров. Жертвой ее стали французские евреи, вступиться за которых было почти некому. Во все уголки страны полетели секретные приказы сенешалям Франции, повелевавшие заключить всех евреев под стражу в один и тот же час 22 июля 1306 года. Все их учетные книги и имущество конфисковали именем короля; потом евреев выслали из страны, лишив и дома, и средств к существованию. Их имущество описали и продали с молотка в пользу престола, учетные книги прочесали в поисках долговых записей, все свидетельства долгов французской короны старательно вымарали, а все прочие суммы, позаимствованные у евреев, повелели вернуть королю Франции, весьма круто понукавшему должников к уплате. Как венценосец и рассчитывал, никто даже не пытался ему помешать.
Точно так же намеревался Филипп разделаться и с христианами-тамплиерами, но тут все обстояло куда сложнее, ибо любой христианин находился под защитой закона, каковой евреи были лишены. А тамплиеры не подчинялись мирским законам, отвечая только перед Папой. Нападки на них должны основываться на преступлениях против Бога и против канонов и обычаев церкви. Без обвинения в ереси обойтись никак нельзя, ибо только оно ведет к конфискации имущества. Чтобы уж совсем очернить тамплиеров, ордену следовало состряпать и прочие грехи наподобие содомии, богохульства и колдовства, коими осыпали Папу Бонифация VIII, но во главу угла надлежало поставить ересь.
Впрочем, доказать вину отдельных тамплиеров отнюдь недостаточно. Даже если таковых признают повинными в ереси, у них попросту нет личного имущества, подлежащего конфискации. Найдя вину полусотни тамплиеров во всяческих грехах и преступлениях, их можно наказать, – даже казнить, – никоим образом не повредив деятельности ордена. Раздавить орден и завладеть его имуществом без обвинения самого ордена в сказанных грехах и преступлениях было попросту невозможно. Если кто-то из рыцарей придерживается еретических убеждений или совершает некие еретические обряды, надлежит доказать, что к оным его понудил Устав тамплиеров или командиры, дабы возложить вину на сам орден, представив означенного тамплиера просто жертвой порочной организации.
Филиппа весьма ободряло, что единственное преступление, допускающее конфискацию имущества – грех ереси – доказать легче всего, даже если подсудимый не повинен ни сном, ни духом. Церковь одобряла, а порой и настаивала на применении пыток, чтобы вытянуть признание в ереси. За десятилетия, истекшие со времени основания Священной римской и вселенской инквизиции Папой Григорием IX в 1229 году, во время истребления катаров в южной Франции, доктрины, рожденные Альбигойским крестовым походом, довели до совершенства, уточнили и свели воедино.
Инквизиция (от латинского
Ставя своей целью обвинить орден тамплиеров в ереси, Филипп мог запустить махину инквизиции, если бы не одно препятствие. Будучи религиозным орденом, рыцари Храма не подлежали пыткам. И требовалось отыскать способ обойти это средостение. Самой подходящей тут казалась уловка, прекрасно сработавшая против евреев – арестовать всех тамплиеров во Франции одновременно, после чего сразу же пустить в ход пытки, чтобы вытянуть хоть какие-то признания вины, прежде чем кто-либо успеет подать официальный протест. Признания оправдали бы неправомочность деяний, но для этого Филиппу требовалось содействие инквизиции. Впрочем, тут у него все обстояло благополучно: Великий инквизитор Франции – брат-доминиканец Гийом Эмбер – был другом и личным исповедником Филиппа, частенько пользовавшимся королевской щедростью.
При всем при том на Филиппа работала страсть тамплиеров к секретности. Все их собрания проводились в полнейшей тайне, обычно по ночам, а вход охраняли тамплиеры-часовые с мечами наголо. Церемонии посвящения в орден и любые ритуалы всегда были окутаны ореолом мистики, давая пищу всяческим слухам и домыслам, расходившимся время от времени, наподобие пересказываемых шепотом побасенок, как некто поплатился жизнью за попытку подглядеть за тамплиерами, или как собратья- тамплиеры сгубили рыцаря, проговорившегося о том, что с ним было на посвящении. Покров тайны окутывал и Устав ордена, каковой открывали рыцарю лишь по мере надобности; он же присягал не выдавать ни один из ведомых ему пунктов Устава под угрозой строжайшей кары. Полагают, что от начала и до конца Устав знали только с дюжину высших командиров ордена. И как всегда это бывает, такая секретность возбуждала разнообразнейшие чувства – от праздного любопытства до зависти и гнева. Все это было Филиппу на руку, потому что он мог выдвинуть против храмовников всевозможные обвинения, опровергнуть каковые, опираясь на достоверный личный опыт, никто из непричастных к ордену не мог. Оставалось лишь решить, какие же именно выдвигать обвинения и что выпытывать у тамплиеров на дыбе, но эти вопросы разрешились, когда платный осведомитель Арнольфо Деги, исполнивший ряд особых «поручений» Гийома де Ногаре, представил ему бывшего тамплиера, предателя по имени Эскью де Флориан. Итальянец Арнольфо Деги, сослужил де Ногаре весьма ценную службу в 1300 году, выдвинув обвинения в колдовстве и магии против епископа Труа, прекрасно понял, чего де Ногаре надобно против тамплиеров.
Эскью де Флориан возвысился в ордене от простого рыцаря Храма до приора прецептории тамплиеров в Монфоконе в провинции Перигё, но по какой-то ныне позабытой причине лишился поста и вернулся в
