Войдя с армией на территорию турков-сельджуков, Фридрих оказался в совершенно враждебном окружении. Турки неотступно кружили возле германской колонны, убивая отставших и вырезая отряды фуражиров, отправленные на поиски пропитания. Любой германец, удалившийся от главной колонны зачем бы то ни было, мог считать себя покойником. Уже наступил май, так что зной и нехватка воды начали взимать свою дань. Время от времени встречались источники, но напоить десятки тысяч жаждущих людей и лошадей они не могли. К июню войско добралось до Таврских гор и через высокогорные перевалы перешло в Армению, направляясь к прибрежной равнине и городу Селевкии, расположенному неподалеку от моря на реке Салеф. Спустившись с гор, Фридрих решил переместиться в авангард армии вместе с отрядом рыцарей личной охраны.
И хотя летописи донесли до нас, что случилось дальше, они ни словом не помянули о том, как это произошло. Не видя на всей обширной равнине ни единого врага, Фридрих покинул телохранителей на несколько минут, чтобы подъехать к реке. Нам неведомо, как все разыгралось: то ли поскользнулся сам император, то ли оступился его конь – мы не знаем даже, кричал ли он. Известно лишь, что когда его телохранители подскакали к воде, тяжелые доспехи уже утянули императора на дно. Когда же рыцари сумели вытащить его на берег, Фридрих Барбаросса уже простился с жизнью.
Слух о случившемся разлетелся по колонне. Многие из воинов с пеленок знали, что их государь – Фридрих, и не могли себе представить жизни при другом императоре. Многие, в том числе князья и бароны, отправились в армянские порты договариваться о фрахте судов для возвращения по домам, поскольку последовали сюда не в порыве религиозного усердия, а по приказу досточтимого кайзера Фридриха. Командование над рассеявшейся армией принял его второй сын, герцог Фридрих Швабский. Памятуя отцовское желание, чтобы его схоронили обок Христа в церкви Святого Гроба Господня в Иерусалиме, герцог повелел удрученным воинам сохранить тело отца в бочонке уксуса, чтобы увезти с собой.
Смерть императора в сочетании с жарой, жаждой и голодом настолько расстроила дух войска, что не помогали никакие дисциплинарные меры. Разбредаясь в поисках пищи и воды, ратники становились легкой добычей для гарцевавших вокруг турецких лучников. Когда же они перевалили через Ермонские горы на территорию Антиохии, потери возросли еще более. Инстинкт самосохранения еще как-то заставлял их держаться вместе, но как только подсократившееся войско оказалось в безопасности за стенами Антиохии, последние остатки дисциплины и организованности рассеялись без следа. Летописцы не донесли до нас, как вояки относились к песням, зато отмечают, что они потеряли головы от вина и женщин. Остатки некогда гордой, дисциплинированной армии императора Фридриха I выродились в пьяный сброд, заставивший всех блудниц города работать сверхурочно.
Никто не ждал прихода войск с большим нетерпением, нежели Конрад де Монферра – двоюродный брат Фридриха и герцога Швабского, – тотчас же поспешивший в Антиохию, дабы зазвать германских крестоносцев в Тир. И хотя герцог охотно откликнулся на приглашение, армия за ним не пошла. Многие попросту отказывались идти дальше, и стронуть их с места было нельзя никакими угрозами. Но разлагалась не только армия герцога, разлагался и труп его отца: слуги доложили, что уксус уже не помогает. Тело императора расползлось в лохмотья, и герцог Фридрих приказал погрести останки в Антиохийском соборе, но часть костей упаковать, чтобы взять с собой и упокоить хоть эти реликвии Фридриха Барбароссы рядом со Святым Гробом, – разумеется, если удастся отбить Иерусалим у Саладина. А если это и вправду случиться, то уж наверняка не благодаря жалким остаткам германских крестоносцев, как стало очевидно всякому.
Выступив в Акру с ничтожными остатками армии, сократившейся от начальных ста тысяч до пяти, герцог Фридрих добрался туда в октябре. В том же месяце прибыли английские войска под предводительством архиепископа Кентерберийского. Войска встретили его с радостью, но с еще большим восторгом – принесенные им вести о продвижении Ричарда Английского и его крестоносцев. Ричард обещал свою помощь королю Ги более года назад, когда Генрих II скончался, и Ричард стал королем Англии. Промедление доводило христиан под Акрой до умопомрачения, но теперь они услыхали, что Ричард и Филипп Август наконец-то собрали свое крестоносное воинство и тронулись в путь. Тамплиеры с восторгом узнали, что вдобавок Ричард ведет и контингент английских тамплиеров.
К несчастью для короля Ги, той же осенью его посетил и нежеланный гость в облике мора. В числе жертв эпидемии оказалось все королевское семейство, в том числе жена Ги королева Сивилла и две их дочери. Ги же был королем Иерусалимским только в качестве консорта королевы Сивиллы, и теперь возник вопрос, обладает ли он вообще какой-либо властью. И никто не прикладывал таких стараний, чтобы все уразумели шаткость положения Ги, как Конрад де Монферра, внезапно снова преисполнившийся чаяний стать королем Иерусалимским. Теперь законными государями стали младшая сестра королевы Сивиллы Изабелла с мужем Годфруа де Тороном. С Ги остались только его друзья-тамплиеры, постаравшиеся донести до всех и каждого, что у Конрада нет никаких прав притязать на иерусалимский престол.
Конечно, они были правы, но у Конрада имелся план по устранению этой проблемы. Если брак Изабеллы с Годфруа де Тороном расторгнуть, ей придется выйти замуж за Конрада – вот тогда-то Конрад сможет с полным правом возложить на себя венец государя. Местным баронам, недолюбливавшим Годфруа де Торона, план пришелся по душе. Они не забыли, как он покинул их, во весь дух помчавшись в Иерусалим, чтобы преклонить колени перед королем Ги. По их мнению, столь миловидный человек не мог быть настоящим мужчиной, а уж его общеизвестная противоестественная склонность к сильному полу означала, что он вряд ли оставит наследника.
Годфруа, ненавидевший обострения отношений любого рода, поспешно обещал заявившимся к нему воинственным баронам, что никоим образом не станет противиться их планам. Однако Изабелла отказалась напрочь. И что с того, что Годфруа питает страсть к мужчинам? Зато он всегда был добр к ней, безупречно галантен и щедр по натуре. Сверх того, он ей почти ровесник, а выходить за напыщенного тирана, годящегося ей в отцы, Изабелла нисколько не хотела. Тогда бароны обратились к матери Изабеллы, жаждавшей стать тещей короля, и та подтвердила перед отцами церкви, что Изабелла вступила в брак по принуждению – в конце концов, ей тогда было всего одиннадцать лет от роду. Зная плотские предпочтения Годфруа, она заявила, что он, вероятно, так и не приступил к исполнению супружеского долга, хотя с той поры прошло несколько лет. Архиепископа Кентерберийского просили объявить один брак недействительным и заключить другой, но тот отказался, сославшись на то, что у Конрада уже имеется жена в Константинополе, а он вовсе не собирается осенять церковным благословением явное двоеженство.
Ничуть не смутившись, Конрад со своими сторонниками обратился к архиепископу Пизанскому. Изложенные ему религиозные аргументы сводились к тому, что в благодарность Пизе и архиепископу лично Конрад предоставит пизанским негоциантам весьма серьезные торговые привилегии, что утвердит положение архиепископа дома, ибо в сундуки упомянутых негоциантов, к числу каковых принадлежит и семейство самого архиепископа, потекут баснословные прибыли. Тотчас же решив, что Богу угодно сделать Конрада королем Иерусалимским, архиепископ согласился аннулировать брак. Помолвка состоялась через пару недель, и по объявлении о ней возмущенный архиепископ Кентерберийский провозгласил анафему и отлучение Конрада иже его клевретов. Это никого не озаботило, поскольку неутихающий мор через несколько дней унес жизнь и самого английского архиепископа. Король Ги дал выход собственному гневу, швырнув Конраду перчатку, дабы Господь рассудил их в честном бою. Конрад, уже одержавший явную победу и потому не видевший резона рисковать головой, вызов презрел. Свадьба состоялась.
Теперь Ги де Лузиньяну, на стороне которого остались только тамплиеры и крохотный отряд английских крестоносцев, осталось цепляться лишь за последний клочок надежды: его род ле Брен де Лузиньян принадлежал к числу важных вассалов и добрых друзей короля Ричарда Английского. Развенчанному королю оставалось только хранить покой и молиться о благополучном прибытии человека, которому суждено было стать самым колоритным и легендарным крестоносцем из всех.
ичард Английский и Филипп Французский являли собой весьма живописную парочку: рослый, могучий Ричард с длинными золотисто-рыжими волосами и пылающим взором – и двадцатипятилетний, на восемь лет моложе Ричарда, кривой на один глаз коротышка Филипп с непокорными кудрями. Яркий, неукротимый Ричард великолепно знал военное искусство и обожал рукопашный бой. Филипп же, более тяготевший к политике и дипломатии, нежели к войне, держался бесстрастно, себе на уме. А общей для обоих чертой
