жаждать союза, дабы избежать перспективы, что должники ордена никогда не расплатятся с ним, если начнется война против Сирии.
Что бы ими ни двигало, но переговоры принесли успех. Христианскому войску предстояло выдвинуться к границе Палестины с Египтом, дабы парировать любой агрессивный ход египетского султана, да сверх того предоставить Измаилу некоторое количество военного снаряжения, а тот уплатил за службу двумя крепостями – Бюфор, к северо-востоку от Тира, и Сафед, в пяти километрах западнее Акры. Бюфор передали Балиану Сидонскому, чей род владел замком до того, как его заняли мусульмане, а Сафед в награду за свои неоценимые услуги получили тамплиеры. Местные бароны и итальянские купцы не скупились на похвалы рыцарям Храма за поддержание потребных деловых связей с Дамаском.
Многих из приспешников Измаила рассердило, что неверным разом отдали две важные мусульманские твердыни, но куда сильнее осерчали госпитальеры, узнав, что стратегически важный замок Сафед и прилегающие к нему земли отошли к рыцарям Храма. Подписать договор с Измаилом они отказались, заявляя, что-де для их ордена сказанный договор недействителен. В уязвленных чувствах они дошли до того, что решили затеять собственные переговоры. Раз тамплиеры поладили с Измаилом Дамасским, то госпитальеры сойдутся с Айюбом Египетским. Султан, восхищенный возможностью расстроить альянс Измаила с христианами, сделал госпитальерам исключительное предложение: отпустить всех пленников, захваченных в Газе, и отдать христианам город Аскалон, если только они будут сохранять полнейший нейтралитет и невмешательство. Подписав соглашение, Великий Магистр повел госпитальеров в Аскалон, но одной лишь подписи госпитальеров было недостаточно. Чтобы скрепить договор, его еще должны были утвердить христианские вожди.
Бароны Святой Земли были вне себя: во-первых, нарушение договора с Дамаском вопиюще попрало честь, а во-вторых, перерезало все сирийские торговые связи, исковеркав всю экономику. Тибальда Шампанского их торговля нимало не заботила, равно как и остальных прибывших с ним дворян, зато у них всех нашлись друзья и даже родственники, томившиеся в казематах Каира. Договор же открывал тем дорогу на свободу. Правда, для этого требовалось нарушить договор с Дамаском, но они отыскали выход из затруднительного положения, заверив друг друга, что нарушить слово, данное нехристю, – не грех.
Для здешней же знати попрание договора было хуже чем грехом, оно лишало их средств к существованию. Посему бароны громко сетовали на Тибальда, день за днем осыпая его бранью, так что последний, не выдержав поношений, надумал вернуться на родину. Совершив поспешный визит в Иерусалим во исполнение клятвы крестоносца, он покинул Святую Землю в сентябре 1240 года. Некоторые из прибывших с ним решили задержаться здесь чуточку дольше, – по большей части оттого, что не исполнили дела, ради коих и прибыли. По меньшей мере один из них прибыл в уповании на материальное воздаяние, какового пока не получил – юный граф Ральф де Суассон, исхитрившийся привлечь внимание богатой и влиятельной вдовы, королевы Алисы Кипрской. Богатства Алисы были столь велики, что Ральф без труда закрыл глаза на то обстоятельство, что королева старовата даже для того, чтобы годиться ему в матери, и пару месяцев спустя они сыграли свадьбу. Граф де Невер остался, устыдившись поведения компатриотов, и взял сторону тамплиеров, все еще питая надежду сразиться за Крест Господень.
Тйбальд же по возвращению мог претендовать даже на кое-какие лавры: хоть все боевые действия под его началом и обернулись крахом, поскольку единственное сражение под Газой окончилось полным разгромом и утратой Святого Города, зато он добился успехов на ниве дипломатии, вернув Святой Земле замки Бюфор и Сафед и город Аскалон. Правда, и сей успех был сомнителен хотя бы потому, что посеял в рядах единоверцев соперничество и рознь. Госпитальеры засели в Аскалоне, а Вальтер Яффский решил соблюсти уговор с султаном Египта. Вторая же фракция, возглавляемая тамплиерами и большинством местных баронов, господствовавшая севернее Аскалона, решила поддерживать договор и дружественные отношения с Измаилом Дамасским. Христиане, коим разлад между мусульманскими государствами был на руку, более не могли им воспользоваться из-за раскола в собственных рядах.
Святую Землю еще должны были посетить и другие великие полководцы, но в ожидании прибытия их кораблей давайте рассмотрим растущий военный феномен в Египте, которому вскоре суждено оказать сокрушительное влияние и на христианских баронов, и на рыцарей Храма.
e один век мусульманские владыки подряжали турецких наемников из степей Азии за их военное искусство. Особенно виртуозны они были в стрельбе из своих коротких и мощных композитных луков на скаку – даже галопом. А поскольку для стрельбы из лука нужны обе руки, они овладели умением управлять конем одними ногами, не касаясь поводьев.
Проблема же с наймом таких людей заключалась в том, что они, в лучшем случае, оставались лишь на время, намереваясь вернуться на родину по окончании краткого срока службы. А в худшем – могли обратить оружие против нанимателей, поскольку их обычно нанимали большими группами, и собственное могущество кружило им головы; в своей решимости вернуться домой с хабаром они доходили даже до убийств.
Именно эта дилемма и породила в Египте весьма диковинный обычай – покупку малолетних отроков и обучение их для пожизненной военной службы. Такой подход стал настолько популярен, что некоторые негоцианты начали специализироваться на военной работорговле, навещая кочевников в степях и на Кавказе не для того, чтобы похитить рабов или выкупить пленных, как поступали арабские торговцы в Африке, а купить отроков у их собственных родителей. Отроку же святой долг повелевал отныне сражаться за своего нанимателя, а его возвращение домой означало для его родных бесчестье.
Кочевая жизнь была нелегка. Стадо определенного размера могло обеспечить только ограниченное количество людей, и если род или племя перерастали эту пропорцию, им угрожала бедность. Продажа мальчиков снимала эту проблему, да еще и приносила желанные деньги или товары, как то: оружие, ткани и соль. А когда кочевники узнали, что отроков, обычно лет десяти-двенадцати от роду, ждет не тяжкий подневольный труд, а верховая езда, охота и сражения – занятия сплошь благородные и завидные, – купить оных стало еще легче, ведь они получат добрых коней, красивые одежды и великолепное оружие. Они могли даже взойти до высот могущества и богатства, потому что невольниками становились не навсегда.
В первые годы отрок жил со своим владельцем, каковой становился ему как бы приемным отцом, несмотря на потребность в строгости для обучения воинской дисциплине. Он заботился, чтобы мальчик получал надлежащую опеку, был одет и накормлен, получил достойное религиозное образование, как добрый мусульманин, и выучился в совершенстве владеть луком, арбалетом, мечом, копьем и секирой. Когда же юноша входил в возраст, владелец оделял его конем и оружием и официально отпускал на свободу, дабы тот поступил на службу в армию правителя – таков был вклад его владельца в оборону царства. Обычаи требовали, дабы и после этого воин относился к бывшему хозяину с почтением и уважением, причитающимися приемному отцу.
Такого воина, получившего безупречную выучку, называли мамелюком, сиречь «невольником». Некий арабский летописец отдал должное представителям сразу двух групп воинов, славившихся своим военным искусством, написав: «Мамелюки суть тамплиеры Египта». В последние годы было все легче договориться о покупке мальчиков в мамелюки, потому что монголы изгнали кочевые племена из родных мест, обрекая их на лишения. Особенно плодовитыми в этом отношении оказались кипчаки, населявшие степи между Доном и Волгой.
Один из мальчиков, купленный у кипчаков египетским эмиром Айдекином аль-Бундукдаром, удостоился выбора за то, что был не по годам рослым и очень сообразительным. Голубоглазого отрока нарекли Рукном ад-Дин Бейбарсом аль-Бундукдари. Как и сулили задатки, в юности он стал рослым и могучим, а его разум и склонность к руководству так бросались в глаза, что еще в юные годы его произвели в ранг эмира, сиречь генерала армии султана Айюба. Правда, пока никто не обратил внимания, что молодой Бейбарс совершенно лишен сострадания и каких-либо нравственных идеалов. Вскоре его имя вселяло страх в души всякого христианина Святой Земли благодаря цепи событий, порожденных отчаянной рознью между христианами, не утихавшей вопреки стараниям очередного предводителя паломников-крестоносцев примирить их. Прибыл он сразу вслед за отплытием Тибальда Шампанского в октябре 1240 года.
