тридцать три брата из прежних трех сотен тамплиеров. На поле сечи остались девять рыцарей из каждых десяти. Удрученно созвали они Великий Собор, дабы избрать Великого Магистра взамен погибшего при Ла Форби.
После сражения египетская армия разделилась. Мамелюки предприняли тщетный штурм Аскалона, чересчур хорошо укрепленного, чтобы его можно было взять без осадных орудий, а хорезмийцы повезли графа Вальтера под стены его города Яффа, где привязали его к грубому подобию креста, сработанному из развилки дерева, и угрожали убить на глазах у подданных, если город не сдастся. Надо отдать графу должное, он крикнул воинам, чтобы они держались стойко и не смели менять целый христианский город на жизнь одного человека. Хорезмийцы отступились, из уважения к отваге графа Вальтера сохранив ему жизнь, с каковой он впоследствии расстался в убогой египетской темнице.
А Бейбарса в Каире превозносили за разгром недругов султана, вознаградив его богатыми дарами и еще большей властью. Бездомные хорезмийцы тоже рассчитывали на награду, прежде всего на земли, каковых жаждали всем сердцем. Однако султан счел, что оставлять их в собственных рубежах чересчур опасно, и для пущей уверенности расставил войска вдоль границы, чтобы не подпускать их. В ответ хорезмийцы развернулись и предприняли очередной грандиозный уничтожительный рейд по Палестине, после чего свернули на север, подойдя к самым стенам христианской столицы Акры. Но никто не вышел, чтобы остановить их.
На сей момент у христиан пропала всякая охота воевать. Во всем королевстве не было христианской семьи, не оплакивавшей погибших при Ла Форби. Военные ордена, понесшие сокрушительный урон, встали перед настоятельной необходимостью требовать от своих европейских прецепторов новых прозелитов и новые средства. Катастрофа оглушила людей, повергнув всех в состояние уныния и отчаяния. Совсем недавно они безмерно гордились отвоеванными землями, особенно полным возвращением Иерусалима, упиваясь похвалами всего крещеного мира, – и вдруг все эти завоевания (и даже сверх того) утрачены за считанные недели.
Надумай султан Айюб перейти к решительным действиям, он без труда изгнал бы из Святой Земли всех христиан до последнего, но Айюб понимал, что ради собственной безопасности должен в первый черед разгромить не христиан, а собственного брата Измаила. И отправил армию на Дамаск. Пройдя но Палестине, она двинулась вверх по западному берегу Иордана, захватывая земли ан-Насира, и прибыла под стены Дамаска в апреле 1245 года. Бесприютные хорезмийцы, не видя, куда бы податься, решили присоединиться к египтянам в чаянии урвать долю трофеев, после захвата сего богатого города.
Измаил продержался полгода, но в конце концов пошел на переговоры, сдав Дамаск в обмен на получение в лен Баальбека с прилегающими землями. Хорезмийцы опять остались не у дел. Султану Айюбу они были больше не нужны и потому без труда предложили свои услуги Измаилу, воспринявшему их как ниспосланную Аллахом возможность вернуть себе Дамаск. Собрав собственных приверженцев в помощь туркам, он без отлагательств начал осаду города, рассчитывая, что мусульманские союзники поддержат его, но те не забыли унижение, испытанное на равнине Ла Форби, равно как друзей и близких, загубленных теми же самыми хорезмийцами. И с куда большей симпатией отнеслись к послам султана Айюба, предложившего им шанс отомстить турецким варварам. Взяв сторону султана Египта, бывшие союзники Измаила выступили на Дамаск.
Измаил и хорезмийцы, вышедшие им навстречу, нежданно столкнулись с врагами, проникнутыми высочайшим боевым духом и бившимися, как дьяволы. Хорезмийцев истребили едва ли не поголовно. Кучка уцелевших покинула эти края навсегда, а голову их предводителя, насаженную на острие копья, торжественно носили по улицам Халеба. Хорезмийцам больше не суждено было сыграть в сирийских событиях ни малейшей роли. А Измаила, подвергнув публичной порке, сослали обратно в Баальбек сетовать на свое невезение.
Зато султан Айюб вместе с новыми мусульманскими союзниками бросил все силы на то, чтобы отобрать у ослабленных христиан города и замки, выуженные у Измаила. Первым делом захватили Тибериас – столицу Галилеи. Потом пал Бельвуар, за ним настал черед замка на горе Табор к югу от Назарета. Отныне Галилея полностью перешла под власть мусульман.
Последним правоверные вернули себе Аскалон. Айюб сам уступил его, торгуясь с госпитальерами, но теперь пробил час забрать его обратно: Аскалон, расположенный в стратегически важном для христиан пункте, являл Египту неизменную угрозу. Как только Айюб осадил город, христиане поспешили на выручку единоверцам. Из Акры вышел флот с подкреплением, в числе коего была и сотня рыцарей с Кипра, а также изрядный запас провизии. Флотилия египетских боевых галер устремилась на перехват, но неистовый шторм разбил египетские суда о скалистый берег, и христианское подкрепление высадилось благополучно.
Осадных орудий мусульмане с собой не взяли, а леса для их постройки в окрестностях не было, но в конце концов некий мусульманский умелец придумал, как обратить катастрофу к собственной выгоде. Солдат отправили на берег собирать обломки разбитых кораблей, после чего связали из них мощный таран и сколотили длинный низкий навес для защиты тех, кто будет с ним управляться. И принялись осыпать ударами участок городской стены, одновременно составлявший и часть стены цитадели.
Воины гарнизона не придавали должного значения ударам, сотрясавшим стены день и ночь, полагая, что те могут выдержать любой натиск. Но они заблуждались, и когда часть замковой стены рухнула, это застало их врасплох. Внезапно глухие удары сменились воплями «Аллах Акбар!», и в пролом с пылающими взорами хлынули мамелюки, оглашая воздух боевыми кличами. Пленных почти не брали. Большинство защитников крепости – в основном госпитальеров – убили, а раненым попросту перерезали горло, чтоб они истекли кровью.
Не имея намерения оставлять в Аскалоне войско, Айюб приказал сравнять цитадель и городские стены с землей. Перебравшись в Дамаск, он учредил двор там, и вся сирийская знать принесла ему присягу на верность. Потратив на это много лет, Айюб все-таки взял верх над своими могучими недругами, над собственной родней и возродил империю, выстроенную трудами его дяди Саладина. Объединив все мусульманские государства под единым началом, он мог теперь позаботиться и о христианах.
Но султан еще не знал, что из Франции к нему уже направляется новое могучее воинство, чтобы поумерить его пыл. Рыцари Храма тем часом сошлись на Великий Собор, дабы избрать нового Великого Магистра. Ришар де Бур, служивший на этом посту со времени гибели Великого Магистра де Перигора в сражении при Ла Форби, скончался от недуга. Теперь им нужен был опытный воин, способный возглавить их во время великого крестового похода, и тамплиеры выбрали одного из лучших – брата Вильяма де Соннака. Ему суждено было сложить голову в дельте Нила, сражаясь за единственного крестоносца, причисленного к лику святых.
1244 году, когда малярия едва не свела короля Людовика IX Французского в могилу, он принес Богу клятву возглавить крестовый поход во спасение Святой Земли, буде останется в живых. Когда же здоровье монарха пошло на поправку, он уразумел, что Бог свою часть уговора исполнил, и настал его черед сдержать обещание. Родные, вассалы и отцы французской церкви пытались отговорить его, ведь в пору политических невзгод в Европе покидать королевство на произвол судьбы, отправляясь с армией за море, было попросту опасно. Епископ Парижский умолял его:
«Государь мой король, припомните, что когда Вы принесли обет, совершив сие второпях и ни с кем не советуясь, Вы были недужны и ум Ваш был нетверд. Кровь ударила Вам в голову, отчего рассудок Ваш помутился, и слова, произнесенные в тот час, лишены были весомости и достоверности. Зная пагубное положение дел королевства и Ваши телесные недуги, владыка наш Папа в милосердии своем разрешит Вас от клятвы. С одной стороны, надлежит опасаться могущества Фридриха… с другой – козней короля Англии, каковой богат деньгами… Германия охвачена волнениями, Италия – беспокойством; добраться до Святой Земли будет нелегко, а как примут Вас там – неведомо…»
Видя, что епископ ничуть не преуспел, королева-мать Бланш де Кастиль попробовала зайти с другой стороны: «Дражайший сыночек! Чем противиться собственному благоразумию, внимай советам своих дальновидных друзей. Памятуя о добродетели, заметь, как угодно Богу послушание и угождение
