научными изысканиями долее полувека.
Пока монах, открыв рот, переваривал услышанное, на пороге храма появился тощий, жилистый египтянин с корзиной. Бросив на Мадлен ядовитый взгляд, он пробурчал несколько слов и поплелся, сгибаясь под тяжестью ноши, к телегам, на которых песок увозили в пустыню.
— Что он сказал? — спросила Мадлен, когда носильщик удалился настолько, что не мог ее слышать.
— Это уж точно не комплимент, — предупредил Гюрзэн, затем пояснил: — Он назвал вас проклятием этого места и демоном.
Мадлен только кивнула.
— А еще помянул жабье отродье и верблюжье дерьмо. Я права? — Она улыбнулась, заметив, как вытянулось лицо копта. — Я почти не знаю местного языка, но кое-что все-таки понимаю.
— А эти люди догадываются о том? — поинтересовался монах.
— Землекопы? Полагаю, что нет. Я стараюсь не подавать виду, что понимаю их болтовню. Мои коллеги тоже ничего не подозревают. Кроме, впрочем, Клода Мишеля, тот как-никак лингвист.
— Будет лучше, если и впредь никто не узнает об этом, — осторожно посоветовал копт. — Возможно, наступит момент, когда в вашем присутствии будет сказано нечто для вас важное. — Он свел в молитвенном жесте ладони. — В такой стране, как эта, хорошо иметь несколько талантов про запас. А у иностранки больше причин скрывать свои знания, чем у иностранца.
— Похоже, вас заботит моя безопасность, — с нарочитой беспечностью сказала Мадлен.
— Вы правы, — кивнул Гюрзэн и принял серьезный вид. — Итак, позвольте мне взять с собой последние ваши записи и эскизы.
— Зачем?
— Для того чтобы поискать известные мне иероглифы, разумеется, — ответил монах. — На это уйдет какое-то время, но к заходу солнца, мне думается, я уже сумею вам кое-что сообщить.
— Хорошо, — сказала Мадлен, решаясь, и достала блокнот. — Я вырву страницы, не потеряйте их. — Она аккуратно подписала каждый вручаемый копту листок. — Вы знаете, где я живу? Встретимся у меня на закате. Кстати, вы сможете там и поужинать, правда, с прислугой. Если позволит ваш сан.
— А вы, как и Сен-Жермен, предпочитаете трапезничать в одиночестве? — осмелился поинтересоваться Гюрзэн.
— Что-то в этом роде, — кивнула Мадлен. — Я хочу знать, имя какого фараона занесено в картуш, и… если можно, определите имена упомянутых здесь богов. Я не слишком многого требую?
— Пока не могу сказать. — Эрай Гюрзэн принялся сличать иероглифы копии с оригинальными изображениями. — А вы хороший каллиграф, мадам, — похвалил он, прежде чем скрыться за колоннадой.
— Спасибо, — рассеянно пробормотала Мадлен, прикидывая, не заглянуть ли внутрь помещения. Песок от входа наверняка уже отгребли, а время шло, и терять его не хотелось. Она почти срисовала все иероглифы, окружавшие дверной проем изнутри, когда свет померк и раздался начальственный голос.
— Что новенького? — поинтересовался Ален Бондиле.
Мадлен внутренне чертыхнулась.
— Ничего из того, что поддавалось бы прямой расшифровке. Разгадка придет позже.
— Вы очень уверены в себе, мадам Монталье, — произнес Бондиле, придвигаясь к ней ближе и практически превращая собеседницу в пленницу: теперь она не могла шевельнуться, чтобы его не задеть. — Тут появился какой-то тип в капюшоне, заявляющий, будто он ваш помощник.
— Вы имеете в виду монаха? Он копт, — пояснила Мадлен, призывая на помощь все свое внутреннее спокойствие. За ее спиной землекопы побросали лопаты и кто-то послал ругательство в адрес дурня, перекрывшего вход.
— Копт? — спросил Бондиле, чуть качнувшись вперед. — Где вы его разыскали?
— Вообще-то, разыскал меня он, — сказала Мадлен. — Мой знакомый, о котором я вам говорила, тот, что прожил в Египте довольно долгое время, порекомендовал ему сделать это. — Она извернулась и отступила на шаг. — Я решила, что помощь довольно образованного и грамотного местного жителя будет вовсе не лишней.
— Хорошо, но его услуги вы должны оплачивать сами, — заявил Бондиле, пытаясь завладеть рукой собеседницы. — Эти лишь справедливо. Раз вам помогают, то и расходы, соответственно, ваши.
— Разумеется, — сказала она.
— Отлично. — Его пальцы скользнули вниз — к ее кисти. — Вы очень красивы, мадам.
— А вы очень любезны, но я уверена, что ваша жена гораздо привлекательнее меня, — парировала Мадлен и слегка передвинулась, надеясь, что профессор даст ей пройти. Однако надежды ее были тщетны.
— Но жена моя далеко. Я не видел ее уже несколько месяцев, — с игривой многозначительностью произнес Бондиле. — Теперь с грядущими паводками к нам приближается и вынужденное бездействие. Разве вам никогда не бывает одиноко?
— Это, профессор, касается лишь меня, и вам не стоит о том беспокоиться. — Неужели у него хватит наглости поцеловать ее прямо здесь, на глазах у наемных рабочих? — Побеспокойтесь лучше о своей репутации.
Бондиле только хмыкнул.
— Я умею быть очень осторожным, мадам. Дайте мне шанс — и я это вам докажу.
Мадлен услышала, как в глубине зала кто-то из землекопов сплюнул и проворчал что-то о чужеземных шлюхах.
— Если все здесь происходящее отвечает вашим представлениям об осторожности, то на меня они не производят благоприятного впечатления, — твердо сказала она. — Я никому, и вам в том числе, не позволю скомпрометировать ни меня, ни мою работу. Стоит вам дотронуться до меня — и я, клянусь, закричу. Тогда вам придется объясняться с коллегами.
Несколько секунд Бондиле молчал, потом поклонился.
— Полагаю, один ноль в вашу пользу, — сказал он, отступая. — Вы отлично сыграли в первом раунде. Возможно, я вас недооценил. — Профессор хищно осклабился. — Но следующее очко вполне может оказаться моим. — Он потянулся к ее руке, но она резко дернулась в сторону. — Ах-ах, сколько в нас гнева!
Мадлен, не удостоив его ответом, вышла из помещения и привалилась к ближайшей колонне. Солнечный свет и безжалостная жара стали ей вдруг бесконечно милы.
Проходя мимо нее, Бондиле на миг задержался и прошептал с клятвенным придыханием:
— Я не привык сдаваться, мадам.
Письмо Онорин Магазэн, адресованное Жану Марку Пэю и отправленное из Пуатье в Фивы через посредничество ее орлеанского кузена Жоржа.
«Мой дорогой Жан Марк! Жорж приехал на несколько дней и пообещал лично отправить это письмо, так что отец ничего не узнает. Какой он все-таки милый и с каким бескорыстием держит мою сторону в столь непростых для меня обстоятельствах. Ты был прав, утверждая, что мой кузен — самый надежный союзник, какого только можно желать. Я бесконечно благодарна ему за все, что он для нас делает в не очень-то благосклонные к нам времена.
Письма твои, которые он привез, меня интригуют. Трудно поверить, что такие грандиозные сооружения могут таиться в песках. Ваши раскопки, ваш храм на дне гигантского котлована — все это не укладывается у меня в голове. Я попыталась представить, что в наших прибрежных дюнах зарыт какой- нибудь, например Шартрский, собор, но у меня так ничего и не вышло.
Наверное, ты помнишь, что незадолго до твоего отъезда в Египет моя сестрица Соланж обручилась. Тогда точная дата свадьбы была еще неизвестна, но теперь все в порядке. Жорж потому к нам и приехал. Торжества состоятся через четыре дня. Будет бал, грандиозный, на три сотни гостей, а невеста у нас — просто чудо! Соланж к своим восемнадцати расцвела, ей все завидуют. И ее приданому тоже. Отец при каждом удобном случае корит меня тем, что я все сижу в старых девах, тогда как его младшая дочь уже
