ГЛАВА 1
Мадлен протянула руку нежданному визитеру, но не очень-то удивилась, когда тот ее не пожал.
— Месье Омат, — сказала она. — Как приятно, что вы наконец решились меня навестить. Прошу вас, располагайтесь. — Она кивнула Ренету: — Позаботьтесь об угощении для нашего гостя.
— Да, мадам, — ответил Реннет и выскользнул в коридор с проворством, какого в нем прежде не наблюдалось.
Ямут Омат оглядел кабинет, неспешно кивая и щелкая языком. В конце концов он повернулся к хозяйке и подарил ей самую ослепительную из своих улыбок. И самую фальшивую, отметила про себя Мадлен.
— У людей моей веры не принято навещать подобным образом женщин. Надеюсь, вы будете ко мне снисходительны. Но я также знаю, что послеобеденные визиты у французов в ходу, и потому решился приехать. Прошу прощения, что не сделал этого раньше. — Одет Омат был по-европейски: его синий сюртук и отлично пошитые брюки смотрелись бы и в Париже, ботинки сияли — и египтянина в нем выдавали лишь пышный тюрбан и вкрадчивая слащавость манер.
— Я не в претензии, — приветливо улыбнулась Мадлен, пытаясь сообразить, что привело именитого мусульманина в ее дом.
— Премного обязан, — заявил Омат, переминаясь с ноги на ногу. — Да, премного обязан.
Мадлен вдруг поняла, что ему и вправду неловко.
— Садитесь, месье Омат, прошу вас. — Она указала на стул, стоявший возле стола. — Надеюсь, здесь вам будет удобно. Если не возражаете, я займу место напротив и вернусь к разбору бумаг. Это занятие простое, рутинное и не помешает нашей беседе. — Кроме того, барьер в виде столешницы тоже не будет лишним, подумалось ей.
— Я не предполагал, что вы заняты. — Омат, похоже, смутился еще больше. — Близится вечер, и мне показалось, что вы уже завершили сегодняшние дела.
— Нет, но я всегда рада случаю отложить их. — Мадлен взглянула гостю в глаза. — Что-то случилось, месье Омат? Какие-нибудь неурядицы? Или проблемы? Говорите прямо, чем я могу вам служить?
Египтянин внимательно оглядел свои руки.
— Никаких проблем нет, но, может быть, вы согласитесь… наставить кое в чем мою дочь?
— Я? — Теперь пришел черед смутиться Мадлен. — Вашу дочь? Месье Омат, но зачем это вам? Разве ее мать или… — У нее чуть было не вырвалось «какая-нибудь из ваших жен», но она вовремя прикусила язык. — Или бабка не лучше справится с этим?
— Только не с тем, что я имею в виду! — воскликнул Омат. — Все женщины в моем доме против того, что я задумал. — Он достал из кармана тонкий хлопковый платок и, промокнув лоб, тщательно сложил сияющую белизной ткань по прежним заломам.
Надо же, какой денди, внутренне усмехнулась Мадлен.
— Против чего же выступают все ваши родственницы? — вежливо осведомилась она, но тут в комнате появился Реннет с огромным медным подносом, так плотно заставленным всяческой снедью, словно Ямут Омат был званым гостем, а не простым визитером, заглянувшим на десять минут.
— Ягненок зажарен с луком и овощами, — с глубоким поклоном сообщил единоверцу слуга. — Шербет приготовлен из особых сортов винограда. — В столь странной характеристике содержался намек, что кувшинчик наполнен запрещенным Кораном вином.
— Благодарю, — ответил Омат. — Пусть Аллах — благословенный во веки веков! — подарит тебе богатство и множество сыновей.
И снова Реннет поклонился с почтением, какого еще никому не оказывал в этом доме, после чего молча прикрыл за собой дверь.
— Угощайтесь, пожалуйста, — сказала Мадлен, радуясь, что мусульманский закон запрещает женщинам есть вместе с мужчинами. — Надеюсь, стряпня моего повара придется вам по вкусу.
— Я в этом уверен, мадам, — произнес с важной миной Омат и, разломив пополам ароматный хлебец, потянулся к ягненку. Он ел быстро и шумно, пробуя, как того требовали приличия, каждое блюдо, и только покончив с едой, возобновил разговор.
— Отличное угощение. У вас не повар, а золото.
— Приятно слышать. Я передам ему ваши слова.
— Тысяча благодарностей, — воскликнул Омат, после чего счел возможным вернуться к прерванной теме: — Мне приятно вас видеть, мадам, но, прошу прощения, главной причиной моего к вам визита является моя дочь. Меня очень волнует ее будущее, она не должна походить на других египетских девушек… Вы понимаете, а?
— Она и не походит на них, правда я знакома с немногими, — осторожно, но тем не менее дружелюбно высказалась Мадлен. — Рида, насколько я знаю, даже боится, что ее… гм… неординарность может вызвать… м-м-м… неодобрение жителей здешних мест.
— И не только здешних, — кивнул гость. — Как ни печально, ее опасения небеспочвенны. Египет — страна очень древняя, где чтут традиции предков. В то же самое время мы легко возбудимы и подчас не способны прислушиваться к доводам здравомыслия. Взять, например, мою Риду: мало кто понимает, почему я хочу, чтобы она приобщилась к европейскому стилю жизни. Ей, кстати, в нем уже многое почти нравится, но остальные родичи в шоке. — Он медленно покачал головой.
— А зачем прививать девочке тягу ко всему европейскому? — спросила Мадлен, смягчая жесткость вопроса улыбкой.
— Потому что ваш мир наступает на нас, а мы к этому не готовы. Потому что Европа — большой рынок сбыта, и если мы хотим, чтобы с нами считались, то должны научиться играть по вашим законам и обучить этому наших детей. — Омат резко сдвинул в сторону поднос и повернулся на стуле так, чтобы смотреть собеседнице прямо в лицо. — Вы ведь понимаете, да? Нас, египтян, насильно толкают к прогрессу, и мы должны к этому приспособиться, причем быстро, ведь ход событий обратно не повернуть. Вы сами видите, какое множество европейцев слетелось сюда лишь для того, чтобы отгрести песок от наших развалин. Но есть и другие, которым нужны хлопок, пшеница, пенька. — Он взмахнул рукой, показывая, насколько все сложно.
— Европейцы не очень охотно ведут дела с девушками, пусть даже и очень хорошенькими, — заявила Мадлен, вспомнив собственные мытарства.
— Тем не менее, они проявят большее внимание к египтянке, которая носит красивые платья, умеет держаться в обществе и посещает театры, чем к той, что скрывает лицо под чадрой и не смеет заговорить ни с одним мужчиной, кроме отца, мужа и собственных сыновей. Вы согласны? — Мадлен кивнула. Омат шумно вздохнул. — Мои сыновья, а их было четверо, умерли в возрасте, близком к младенческому. Рида — старшая, всем ее сестрам нет и пяти. Ей предстоит защищать интересы семьи. Долг перед близкими — превыше всего, мы начинаем внушать это детям с пеленок. И добиваемся послушания.
— Да, — сказала Мадлен после короткой паузы. — Мне известен этот порядок.
— Вот-вот. А потому я покорно прошу вас дать Риде несколько необходимых советов. Как, например, ей держаться в театре и на балу. Что следует говорить. Она хорошо владеет французским и сносно — английским, но мало владеть языками, надо уметь поддерживать разговор. Надо знать, с кем можно танцевать, а с кем нет, и как правильно держать в руке веер. Кстати, веера у француженок все еще в моде?
— У некоторых, — сказала Мадлен, глядя на гостя с некоторым смятением.
— У каких? У старых или у молодых? — продолжал допрос египтянин. — Риде стоит осваивать веер?
Мадлен развела руками.
— Месье Омат, я не была в Париже года, наверное, три. — А точнее — двадцать три, подумала она про себя, но вслух ничего не сказала. — Когда я покидала его, веера были в ходу на балах, а в театр их не брали. Но мода меняется быстро, и сейчас все, возможно, иначе.
Омат угрюмо кивнул.
— Европейское непостоянство, — буркнул он. — Нам этого не понять. Правда, я свыкся с ним, но
