Последнее заявление было встречено хмуро, ибо возраст почти не сказывался на чужеземце, хотя, если верить храмовым книгам, он прожил при храме не то два, не то три века. А может, и больше — кто знает?
— Боюсь, закрывать ворота придется с боем, а фараон от нас далеко. — Ответ прозвучал спокойно, будто речь шла о спелости фруктов.
— Ты не можешь так говорить, — сказал Менпахт Рестен. — Откуда тебе знать, что творится в народе?
— Неоткуда, — согласился Санх Джерман Рагожски. — Как и вам.
— Если мы обратимся за помощью, то тем самым дадим понять жрецам Осириса и Амона-Ра, что наш бог не такой могущественный, как их боги, — раздраженно заметил верховный жрец. — Мы унизим и себя, и Имхотепа.
— Имхотеп не похож на Осириса или Амона-Ра, — сказал Санх Джерман Рагожски. — Каждое утро мы начинаем с молитв Амону-Ра и не считаем, что принижаем тем самым нашего бога. Мы делаем подношения Осирису, чтобы тот способствовал процветанию нашего храма. Мы чтим всех богов, и в том нет позора.
Кепфра Тебесет сложил на груди руки.
— Не забывай, что ты всего лишь лекарь, а не жрец.
— Потому что я чужеземец, — кивнул Санх Джерман Рагожски. — В своей стране я был жрецом, — добавил он, помолчав.
Пока Кепфра Тебесет уничтожал непокорного лекаря взглядом, заговорил Менпахт Рестен:
— Мы должны принимать только тех, кто крайне нуждается в помощи. Остальным придется стоять в очереди и ждать. Надо выслать за ворота рабов, чтобы те объяснили, почему мы так поступаем. А к фараону обращаться не обязательно. Все равно путь до Мемфиса завален песком.
— Но фараон должен знать, сколько его людей пострадало, — упорствовал Ометхофис Кий. — Он единственный связан с богами, когда рушатся храмы.
Жрецы зашептались.
— Да, фараону полагается все знать, — произнес согбенный старик с острым взглядом. — Если фараон решит, что нам надо закрыть ворота, мы так и поступим.
— А пока все же оставим ворота открытыми, — заключил Кепфра Тебесет. — Недужным нужен уход.
— Но ты ведь не прочь прибегнуть к помощи войск? — вкрадчиво поинтересовался Менпахт Рестен.
— Прибегну, если фараон их пришлет. Если же он их не пришлет, мы будем знать, что боги того не желают.
Ометхофис Кий оглядел собравшихся.
— Я берусь сообщить фараону о том, что здесь происходит.
— Неужели? — насмешливо протянул один из жрецов.
Ометхофис Кий свирепо ощерился.
— Да, берусь, — громче прежнего повторил он.
«Бунт все-таки начался, первый из череды многих. Он унес жизни пятерых жрецов Имхотепа; еще трое умерли позже от полученных ран. Фараон так и не прислал своих воинов, приказав им охранять склады, со съестными припасами.
Беда была в том, что Египет терял свою мощь, а пограничные с ним государства все крепли. Если бы Черная Земля избрала путь Китая с его терпимостью к людям разных национальностей, она, наверное, процветала бы по сей день, а не превратилась в страну руин и могильников.
Разумеется, в краю пирамид проживали и чужеземцы, но им предписывалось селиться в стороне от коренных жителей, образуя общины закрытого типа, обложенные множеством ограничений. Законы. Египта даже в пору упадка были настолько строги, что ни один инородец не мог считать себя там защищенным. Глупо делать врага из того, кто может стать твоим другом, но египтяне поступали именно так».
По египетским меркам, ярко-синий хлопковый балахон финикийца выглядел вызывающе. Воин прижимал руку ко лбу, его пальцы были в крови.
— Мне нужен целитель, — обратился он к рабу-караульному.
— Ты чужестранец, — ответил раб.
— Я здесь родился и говорю на твоем языке лучше, чем ты, — сказал финикиец. — Кликни кого- нибудь. Я заплачу. — Последнее прозвучало презрительно.
Раб приосанился.
— Чем?
— Золотом, финикийским или вавилонским, — ответил истекающий кровью воин. — Поспеши. Голова просто раскалывается.
— Но ведь пока еще не раскололась, — заметил рассудительно раб и, покинув свой пост, пошел по длинному коридору, не очень при этом спеша.
Немного погодя на крыльцо взбежал Аумтехотеп и ударил в гонг, вызывая привратника. Никто не явился, и гонг прозвенел еще раз.
— Он ушел за целителем, — сказал финикиец, сидевший на верхней ступеньке широкого каменного крыльца. — По моей просьбе, но с большой неохотой.
Аумтехотеп внимательно оглядел воина.
— Похоже, тебе действительно нужна помощь.
— А вот рабу так не показалось. — Финикиец со стоном привалился к колонне.
— Я найду тебе лекаря, — пообещал Аумтехотеп и сделал шаг к двери. — Идем со мной.
Финикиец нахмурился.
— Жрецы не дадут мне войти.
— Это моя забота. Идем. Или тебе трудно встать? — Аумтехотеп протянул воину руку. — Давай я тебе помогу.
Финикиец попытался подняться, опираясь спиной о колонну.
— Ничего, я справлюсь, — с усилием произнес он.
Аумтехотеп подхватил раненого и осторожно поставил на ноги.
— Вот так. Не стоит перетруждаться, особенно если повреждена голова.
Лицо финикийца покрылось каплями пота.
— Этот удар был очень сильным. — Он пошатнулся, но египтянин его поддержал.
Раб-привратник, встретивший их в конце коридора, скроил недовольную мину.
— Куда ты его ведешь?
— К своему господину.
— Он чужеземец, — произнес с отвращением раб.
— Кто — этот несчастный или мой господин? — спокойно спросил египтянин и, не дожидаясь ответа, повел финикийца к внутреннему выходу во двор Дома Жизни, где Санх Джерман Рагожски осматривал безнадежно больных.
Финикиец побледнел. Человек в черном и его странное окружение ввергли воина в ужас.
— Я… я не прокаженный, — прохрипел он.
— Как и мой господин, — сказал Аумтехотеп. — Не бойся, он не причинит тебе зла.
Финикийца передернуло.
— Как он может стоять среди них? Как он может к ним прикасаться? Посмотри, они все в белых пятнах… без пальцев…
— Это болезнь, — резонно заметил Аумтехотеп. — Если тебя она так расстраивает я отведу тебя в лазарет. Мы подождем там.
— Да, — задыхаясь, проговорил финикиец, — да.
Аумтехотеп сделал своему господину знак и отвел раненого в дальнее больничное помещение.
— Не беспокойся, ты не заразишься, — приговаривал он. — Я сейчас промою твою рану и приготовлю бальзамы, а господин сам решит, какой тебе подойдет.
