видела, чтобы он взял что-нибудь в рот или выпил, хотя частенько сиживала с ним за столом. Думаю, граф так делает, чтобы лишний раз дать пенять окружающим, какой он загадочный человек. Меня же он уверяет, что просто стесняется своей неимоверной прожорливости, которая может всех от него отпугнуть.
Графиня расхохоталась, и смех ее был весел и беззаботен.
— Ужасно забавно наблюдать, как светские дурочки клюют на его любезности. Те, что еще не знают, что им не стоит принимать его комплименты всерьез.
— Разве его словам не следует верить?
В вырвавшемся у Мадлен восклицании прозвучало откровенное разочарование. То, что граф наговорил ей вчера, до сих пор отдавалось в ушах ее сладкой музыкой. Неужели же все это не более чем пустые дежурные фразы?
— Ну-ну, девочка, — усмехнулась ласково Клодия. — Все, что он нашептал в твои прелестные ушки, не расходится с его мнением о тебе. Граф большой ценитель прекрасного, ты произвела на него огромное впечатление. Я сама это видела, да и он успел мне сказать кое-что. Но ожидать какого-то развития ситуации — неумно и, в общем-то, незачем. В конце концов, никто ведь не знает в точности, кто он такой. Будет чрезвычайно досадно, если негодник Боврэ окажется прав и выяснится, что наш загадочный Сен-Жермен — всего лишь бродячий фокусник, а не заколдованный принц.
Мадлен машинально прихлебывала ароматный напиток, глядя перед собой невидящими глазами.
— Но он — граф, — возразила она. — Все так считают.
— Да-да, — графиня с серьезным видом кивнула. — Да и как не считать? Манеры его безупречны, костюмы изысканны. Ты бы видела, какой у него экипаж! А четыре лакея в роскошных ливреях? А шелковые жилеты? Он меняет их ежедневно и на моей памяти ни разу не показался в том, что уже надевал. Очевидно одно: кем бы он ни был, он сказочно богат. Помню, я чуть не ослепла, взглянув на его туфли.
Положив а рот последнюю дольку апельсина, Клодия добавила:
— В любом случае его общество ничем тебе не грозит. Совсем неплохо, если тебя будут с ним видеть, поскольку граф сейчас в большой моде. Главное, не переходи известных границ.
Мадлен сделала разочарованную гримаску.
— Я понимаю. Но все-таки неприятно — подозревать в блестящем аристократе плута.
— Я же не говорю, что он и вправду таков. Просто есть обстоятельства, дающие пищу сомнениям. — Графиня мгновение колебалась. — Ну, например, не странно ли, что у него абсолютно нет родственников? Родня есть у всех.
— Нет? — нахмурилась Мадлен.
— Нет, — подтвердила Клодия. — А ведь граф очень богат. — Она потянулась за салфеткой, лежавшей у нее на коленях. — Разумеется, он не француз, но никто из людей, поездивших по Европе, не может похвастать знакомством с его родней.
— Откуда же он родом?
Мадлен подлила себе чаю и протянула чайник графине.
— Спасибо, дорогая, не надо. Я не переношу чай.
Мысли графини унеслись далеко, потом вернулись к заданному вопросу.
— Где его родина, также никому не известно, одно очевидно: граф много странствовал и объездил весь свет. Его знание языков поразительно — он говорит чуть ли не на всех наречиях мира. С русскими он русский, с арабами он араб. Такое свойственно капитанам дальних плаваний или торговцам.
Она помолчала и с озадаченным видом добавила:
— Конечно, случается всякое, но я готова прозакладывать все свои драгоценности, что изысканные манеры не приобретаются на палубе корабля.
— Я слыхала, маркиза де Нуази давала графу свои бриллианты, и он их увеличил в размерах, — заметила вдруг Мадлен, водя пальцем по скатерти.
— Да, я об этом тоже слыхала. И не только слыхала, а сама видела эти камни — они определенно стали крупнее. Разумеется, граф мог бриллианты и подменить, но зачем это ему? Какая в том польза?
Она нетерпеливо встряхнулась, словно бы отстраняясь от всего сказанного, и совершенно другим тоном произнесла:
— Я собираюсь на прогулку и велела к полудню заложить экипаж. Если желаешь, можешь присоединиться ко мне. А к вечеру нас ожидают у герцогини де Лион. Туда, хочешь не хочешь, я повезу тебя обязательно.
Бросив рассеянный взгляд за окно, Мадлен покорно кивнула.
— Тетушка, располагайте мной, как вам будет угодно. Жаль только, что моя лошадка осталась в Провансе. Было бы так чудесно прогуляться верхом.
Вид у девушки был удрученный, и Клодии захотелось ее подбодрить.
— Ну, эту беду мы поправим, — сказала она. — Сама я трястись в седле не люблю, но для тебя в нашей конюшне сыщется какая-нибудь кобылка. Полагаю, ты сумеешь управиться с ней…
— О, безусловно, мадам! Моя Шани довольно норовиста, но мне всегда подчинялась. Больше всего я любила пускать ее вскачь. Ах, как это весело — нестись не разбирая дороги! Милая тетушка, вы просто чудо, и я вас очень люблю!
Лицо девушки просветлело, но Клодия внезапно встревожилась.
— Помилуй, Мадлен, ты же не собираешься передавить всех парижских прохожих? Теперь я даже не знаю, стоит ли это все затевать. — Немного поколебавшись, графиня пришла к половинчатому решению. — Я прикажу конюху поглядеть на тебя. Если он сочтет, что твой опыт достаточен…
Мадлен сделала большие глаза.
— О, тетушка, не сомневайтесь, все будет в порядке! Просто верховые прогулки позволят мне здесь себя чувствовать не очень чужой.
— Ну, быть по-твоему.
Графиня встала из-за стола, с удовольствием глядя на оживившуюся племянницу. Чужой? Ишь чего выдумала, чтобы улестить свою тетку! Не пройдет и недели, как эта малышка совершенно освоится тут.
— Кстати, что ты наденешь вечером?
— Еще не знаю, — пожала плечами девушка.
— Я бы тебе посоветовала выбрать платье из вишневого атласа. Оно отлично подойдет к случаю, ты всех поразишь. Ужасно досадно, что придется припудривать такие чудесные волосы, но, увы, этого не избежать.
— А что мне выбрать из украшений? — кивнув, спросила Мадлен.
— Достаточно будет гранатов.
— увы, — лицо Мадлен омрачилось. — Сегодня утром Кассандра сказала, что гранатовый гарнитур поврежден. Один из замочков сломался. Он даже оцарапал меня.
Прелестную шейку девушки облегала кружевная оборка, и ранка была не видна.
— Жаль, — покачала головой Клодия. — Тогда надень бриллиантовое колье. Оно тоже тебя не испортит.
— Отлично, тетушка! Я так и поступлю!
Мадлен вдруг сорвалась со своего места и, подскочив к графине, пылко ее обняла.
— Батюшка очень тревожился, отпуская меня сюда, а я несказанно рада. И бесконечно вам благодарна за вашу ко мне доброту.
Смущенная этой вспышкой и очень ею довольная, графиня сморщила нос.
— Ну-ну, — проворчала она, — быть доброй к такой разумнице и красавице совершенно не трудно. Отпусти меня, дорогая. Нам надо переодеться для прогулки, и это тоже следует обсудить.
Письмо Беверли Саттина к Францу Иосифу Ракоци, трансильванскому князю. Написано по- английски.
