Кевин вспомнил о долгих годах молчания Тома, о его бегстве на холмы после смерти бабушки. Годы и годы… Конечно, случаются вещи и похуже. Но, по крайней мере, у Тома была его собственная большая любовь, он прожил ее до естественного, природой уготованного конца, он ее пережил! У Кевина перехватило горло.
– Много хуже не бывает, – сказала Надежда, с упреком глядя на Тома, а затем, обратившись к Кевину, произнесла: – Время расставит все на свои места. Вот пройдет несколько лет…
– Я не смогу забыть! – выкрикнул Кевин.
– Да. Ты никогда этого не забудешь. Но ты переменишься. Станешь другим, даже если изо всех сил захочешь оставаться таким, как прежде.
Том засмеялся, подергивая седую прядь у виска:
– Это правда. Время меняет нас; даже большим числом способов, чем мы можем себе представить. Со временем в нас происходит нечто… Ты просто становишься другим, не тем. Понимаешь? – Голос его дрогнул. – Это не забвение, но то, что ты чувствуешь, когда вспоминаешь… Вот это меняется. – Он неожиданно поднялся, подошел к Кевину и коснулся его плеча: – Но может случиться более скверная вещь! Ты забываешь. Вот это гораздо хуже.
Том стоял рядом с Кевином; Надежда сидела на земле подле них, обняв колени. И долгое время они оставались в молчании, наблюдая, как солнце то там то тут просовывает прямые светлые пальцы сквозь дырки в облаках.
Вечером, когда готовили ужин, Кевин сказал:
– Меня всерьез задевает одна вещь. Похоже, в городе каждый знает обо мне и Рамоне. Ненавижу, когда люди перемывают тебе косточки, обсуждают твои личные дела.
– От этого, братец, никуда не денешься, – ответил Том. – Точно так же болтают и обо мне с Надеждой, не сомневайся.
В кухню вошли Донна, Синди и Йоши.
– Погано, что моя борьба с Альфредо за холм выглядит, будто это все из-за Рамоны.
– Зря ты так думаешь. Каждый знает, что ты против освоения холма и все «зеленые» – тоже. А эта драма только прибавит сочувствующих. Наоборот, у тебя будет больше голосов.
Во время еды Кевин задумался о поездке Тома. Мексика, Центральная Америка, через Тихий океан до Манилы, потом Гонконг и Токио. По ветру и течению, как бесчисленное множество кораблей в прошлом… Да, звучит грандиозно. Хорошо Тому. А Джилл – в Азии, а родители – в космосе…
Кто же остается рядом? Хэнк – пока что. Габриэла. Ребята из команды. Йоши, Синди, ребятишки, остальные домочадцы. Дорис – тоже пока. Дорис…
Двумя днями позже Кевин провожал Тома и Надежду в Ньюпорт. Все остальные были заняты и попрощались утром, кто зайдя в дом, кто по телефону. «Как будто полгорода уезжает, – жалобным тоном сказал Джерри Гейнер. – Возвращайтесь, не сидите за морем слишком долго».
На машине добрались до Бальбоа, и Кевин помог поднять багаж на борт. Корабль показался Кевину гигантским. Густая сеть оснастки над головой выглядела хитросплетением нитей из детской игры «колыбель для кошки». Гигантская эта колыбель была подвешена между мачтами. В небе крикливой стаей носились чайки, приняв корабль за рыболовное судно. Павильон на пристани был запружен толпой.
Наконец на «Ганеше» закончили приготовления. Кевин обнялся с Томом и Надеждой, полились обычные в таких случаях прощальные слова, но в сумятице криков и гудков Кевин мало что расслышал. Потом он стоял на пристани, махал рукой. Вокруг толпились другие провожающие и тоже махали, а сверху, с нависшего над площадкой борта, Кевину отвечали Том и Надежда.
«Ганеш» отвалил от пристани; одновременно развернулись верхние паруса на трех мачтах – фоке, гроте и бизани, – и, величественно покачнувшись, корабль двинулся вниз по каналу.
Чувствуя себя расстроенным из-за этого отъезда, Кевин шел берегом полуострова ко входу в гавань. Он шагал по камням мола, все время поглядывая назад – виден ли корабль.
И вот он появился; мачты мелькали среди пальм, растущих по извилистым берегам канала. Ветер дул с севера, так что можно было выплыть, пользуясь лишь течением. С развернутыми только верхними парусами – топселями, без основных, корабль двигался медленно и величаво. У Кевина хватило времени дойти до конца мола и усесться на плоской скале. Он печально вспомнил, как в последний раз был здесь с Рамоной – они ездили смотреть регату. Не думай об этом. Не надо думать…
Косо поставленные паруса с подчеркнутой элегантностью толкали судно под углом к напору воздуха. Замечательно выглядит парусный корабль, идущий навстречу ветру… На том и другом моле стояли люди, глядя, как проплывает мимо «Ганеш».
Затем корабль оказался совсем рядом, и Кевин даже мог разглядеть надписи на рубке. Неожиданно он заметил своих путешественников; они стояли у бушприта. Кевин вскочил и сложил рупором ладони:
– Том! То-о-ом!!
Кевин не знал, услышали они или нет; басовитый рокот океана поглощал все звуки. Однако Надежда увидела Кевина и показала Тому. Они снова помахали друг другу.
«Ганеш» скользил на юг; расстояние превращается во время – таков закон движения. Паруса корабля стали точно под ветер, и тут вдруг развернулись все остальные паруса на мачтах – основной ходовой, брамсель и бом-брам-стеньговый, кливер… Словно какое-то странное создание распустило огромные крылья. И в тот же момент корабль, слегка клюнув носом, рванулся вперед, круша набегающие волны, выстреливающие веерами брызг из-под правого борта.
Кевин махал и махал рукой. Корабль удалялся, становясь все меньше. От него расходились усы поразительно белого кильватерного следа. Может быть, Том и Надежда стоят на корме и тоже машут Кевину. А может, и нет. Кевин не опускал руку до тех пор, пока не перестал различать фигурки людей на корме корабля.
Вернувшись в Эль-Модену, Кевин принялся за кампанию против освоения Рэттлснейк-Хилла в точности, как предлагал Том. Они с Дорис пошли на городскую телестудию и сделали передачу, в которой рассмотрели один за одним все аргументы Альфредо. Для передачи соорудили другой макет холма со всеми результатами
