На ней и платье было с нарисованными ромашками.
Он установил эту картину посередине. Он видел её, даже закрывая глаза.
В один из дней она пришла с рынка, когда он разбирал шкаф с вещами погибшей жены.
Он аккуратно, в ряд выставил на ступеньке террасы её разноцветные туфли. И развесил, где только можно, её платья. На вешалках.
Она сразу решила ему помочь.
– Правильно. – Она нежно дотронулась до его плеча – Вещи нужно иногда проветривать.
Он молчал, разглядывая в круглой картонной коробке ленты, шарфы и заколки.
– Можно, я помогу тебе? – спросила она.
Он как будто только что заметил её.
– Ты так рано вернулась? – рассеянно поинтересовался он.
– Слишком рано? – уточнила она.
Он промолчал. Он держал в руках заколку, украшенную ракушками. Они купили эту заколку у молодого чернявого лавочника. В Турции.
Она развернулась и пошла на кухню. Разбирать корзину с продуктами.
Он не обернулся ей вслед.
«Ну и пусть, – подумала она. – В конце концов, я ни в чём не виновата».
Она с удовольствием вернулась к мольберту. И в эту же минуту забыла и о муже, и об их странной ссоре, и обо всём, что не имело отношения к новой картине.
Она должна была закончить её сегодня-завтра.
Она считала, что эта картина станет центральной на её выставке.
Писать было особенно легко. Хотя картина и отличалась от остальных.
Слишком тёмная, слишком пронзительная. Но разве может быть слишком, когда речь идёт о человеческих эмоциях?
Они поужинали молча.
Она не пекла пирог. Назло. Пока сам не попросит.
Он не просил.
Она сидела на качелях, поглаживая кошку, которая, как обычно, дремала у неё на коленях.
Он сидел за столом перед открытым ноутбуком.
Они молчали. Они молчали ещё томительней, чем молчали звезды, воздух, песок.
И только волны тихонько переговаривались друг с другом. Интересно, о чём?
Она закончила картину рано утром.
Когда он спустился на завтрак, она спала. Прямо в гостиной, на маленьком клетчатом диванчике.
Он долго стоял перед полотном.
Он пытался понять.
Она написала похоронную процессию. Но это были страшные похороны. Гроб несли без крышки. Не было видно, кто в нём лежал. Странные очертания. Но ещё более странной была сама процессия. Люди, одетые в траурные одежды, улыбались. Вернее даже, ухмылялись. Некоторые гримасы напоминали ужимки клоунов.
Она написала смерть.
Только он не мог понять чью.
Кошка прыгнула со стула, уступив ему место.
Он сел за стол с чашкой кофе, а кошка принялась за своё утреннее умывание.
«Доброе утро», – как обычно, мысленно улыбнулся он своей погибшей жене.
Как обычно, море ответило ему за неё нежным шёпотом.
Она проснулась к обеду. Удовлетворённо взглянула на мольберт. Она могла гордиться собой. Она гордилась собой. Он лежал с книгой в гамаке.
– Добрый день, – сказала она, проходя мимо него в купальнике.
– Добрый день, – кивнул он, не поднимая глаз от книги.
– Добрый день, Клеопатра. – Неожиданно для самой себя, она решила дать кошке имя.
Кошка лениво моргнула одним глазом.
Она любила заплывать далеко. Когда заплываешь далеко, остаёшься один на один с морем.
Волны были совсем небольшими.
