местам, примечал заветные закоулки, кое-где уже стертые подступавшим со всех сторон днепровским жилым массивом, и усиленно размышлял над причинами и последствиями того рокового ноябрьского дня. Он морщил свой некогда чистый лоб косой неровной чертой, какие бывают лишь у людей с неудавшимся жизненным планом, то и дело теребил вдруг поседевший висок и никак не мог понять, что же случилось. Как могло произойти непредвиденное превращение его жизненного места, в результате которого он был опять отстранен от оперативной работы, откомандирован обратно на вычислительный центр, в скучное информационное ведомство. И хорошо, что еще так, а ведь вначале руководство предполагало вообще устроить психическое обследование в закрытом госпитале, до того фантастическим выглядел отчет об операции под кодовым названием «Арктур». Тут его, можно сказать, спасли, спас полковник Дзюба.
— Ты шо, з глузду зъихав? — посочувствовал начальник. — Забери свий папир, шоб я его не бачив. — И добавил: — Пидэшь обратно до компутэрив, може, очухаешься.
В тот же день Трофимов, вернувшись домой, достал гитару и до ночи пил коньяки и орал про загнанных волков. И в последующие полгода много пил, промывая горло для песен, а сегодня, когда накрылась вентиляционная система, стало жарко и машину отключили, перед ним в сизом трансформаторном тумане появилось лицо Горыныча, спокойное и хитрое, подмигнуло и выпустило идеально круглое дымное кольцо, тут же распавшееся в обширную воздушную гирлянду.
Через мгновение его позвали к телефону и приторным шутовским голосом предложили срочно встретиться на Куликовом поле. На вопрос, кто там издевается, ему просто прошептали: «Есть новые сведения о Северной Заставе». Вначале он подумал, что коллеги разыгрывают его. В управлении многие были в курсе трофимовского отчета и не упускали случая подколоть переродившегося интеллигента. Но когда ему напомнили о варфоломеевском портвейне, он уныло прочел приклеенную к диску телефона бумажку с предупреждением: «Секретность разговора не гарантируется!», — и подумал: что-то случилось опять.
— Что случилось, Костик? — с напряжением стягивая губы, часто спрашивала жена Таня.
Если бы он знал. Первое время ему действительно казалось, что он спятил. Исчез целый город. Ну не город, городишко. Да и не исчез, а переродился прямо на глазах, на его глазах, на глазах тысяч людей. Сначала он не поверил. Когда из клубов дыма появились каменные берега и соборы, он сильно ударил себя в грудь, полагая проснуться тут же и наконец протрезветь от действия варфоломеевского портвейна. Но наваждение не исчезло. Толпа, обезумев, разбежалась, а он остался на месте, глядя на Петропавловскую крепость. Казалось, она здесь стояла испокон веков. Как его сюда занесло? Потом возникла спасительная мысль, что он, отравленный злоумышленником Сергеем Петровичем Варфоломеевым, насильно доставлен в неизвестный миллионный город. Но это же была настоящая чепуха, что за неизвестный миллионный город! Откуда, с какой стати?! Здесь, слава богу, помогла специальная выучка: у него был приказ, и он обязан отчитаться. Пусть все рухнет в тартарары, а он явится к начальству и доложит. Так он и сделал, наступив себе на горло, чтобы не кричать. Отправился на вокзал и позвонил по секретному номеру. Там выслушали и приказали срочно явиться с докладом. Ну а дальше — дальше его отправили с глаз долой в вычислительный центр.
Незаметно для себя Трофимов вышел на край бывшей тополиной рощи. Как все изменилось! Рощу прорезало широкое асфальтированное шоссе, а с боков уже подступило грязное, захламленное железом и бетоном жилищное строительство. Старые, послевоенной посадки тополя, лишенные единства, необратимо погибали. Это место, граница леса и города, с торжественным названием Куликово поле, было почти родным. Здесь он провел много дней, а сейчас вспомнил лишь одно: ночь, звезды и таинственный, напоминающий о дальних странах и неоткрытых пространствах, почти морской шум тополиных крон. Он специально, закаляя характер, часто ночью выходил на границу леса и долго стоял, вглядываясь в темные ряды деревянного сообщества. Ему тогда казалось, что это не лес, а полчища неприятельских войск, и что здесь не просто пригород, а Куликово Поле, и он ждал, ждал какого-нибудь побоища. Но наступало утро, и освещенный солнцем лес превращался просто в лес, и он шел себе мимо на озерцо выловить десяток- другой карасей. Как все изменилось. Он поймал себя на странной мысли, что здесь тоже все становится чужим, только медленно и незаметно.
На берегу в зарослях камыша сидел на кочке мальчик-рыбак, то и дело дергая вербное удилище.
— Ну как, клюет? — спросил Трофимов, ступая по мокрому торфянику и чувствуя, как в туфли пробирается теплая озерная вода.
— Та ни, — мальчик безнадежно махнул рукой, нагнулся и вынул из воды полиэтиленовый пакет, в котором кверху брюхом плавал одинокий золотистый карась.
— Да, не густо. А на червяка не пробовал?
— А я на що ловлю? — обиделся мальчик. — На кесто одна верховодка идет.
— На кесто? — переспросил Трофимов.
Мальчик не отреагировал, продолжая глядеть на сухой красно-белый поплавок. Со спины грело солнце, воздух звенел стрекозиными крыльями, граница воды пассивно отражала все, что ни попадет в нужный угол зрения. Капитан разделся по пояс и мальчишка впервые внимательно посмотрел на незнакомца.
— Вы, дядьку, спортсмэн?
— Мастер спорта по ловле рыбы в мутной воде, — капитан криво усмехнулся.
Мальчишка еще раз с уважением окинул взором трофимовские бицепсы и тут заметил за спиной капитана нечто новое.
— Он, вас дядьки клычуть, — показал пальцем рыбак.
Трофимов обернулся и вдали, у высохшей толстой ивы обнаружил странную парочку. Худой сутулый старикан прислонился к дереву и, прикрыв рукой глаза от солнца, посылал приветственные знаки. Второй, низенький, квадратный, в официальном костюме, при галстуке, уже покинул спутника и двигался к Трофимову, слегка прихрамывая на правую ногу.
2
— Итак, что мы имеем? — Василий Караулов говорил тоном уполномоченного человека.
Троица расположилась на лесной скамейке, сооруженной из распиленного вдоль бревна. Старик Чирвякин, понурив голову, лениво шарил по траве кривым сучком и изредка покачивал головой, будто с чем-то соглашался. Капитан, слегка откинувшись на спинку скамейки, вполоборота пристально разглядывал человека из медвежьей клетки и все никак не мог понять, кем, собственно говоря, бывший потерпевший уполномочен.
— Испытание превзошло все ожидания, создана машина страшной созидательной силы, вот-вот вернется Руководитель, — Караулов на минуту сделал паузу, и Чирвякин безвольно мотнул головой. — Вернется, вернется, настаивал муж Марты, как будто Чирвякин не соглашался, — потому что некуда ему дальше. На то есть три тезиса.
— Каких тезиса? — не выдержал загадок капитан.
— Во-первых, не такой он человек, чтоб останавливаться на достигнутом. Вселенная пуста, я видел — пыль, много пустоты, и все, никакой пищи уму и сердцу. Во-вторых, установка создана, и ее никто не отключал, а с таким механизмом очень кому можно голову свернуть — в хорошем смысле, конечно, — Караулов начальственно ухмыльнулся. — А в-третьих, самое главное, — глаза Караулова в подражание Руководителю сузились и плотоядно заблестели. — Я еще тогда приметил, на старте, очень приметил. Э, думаю, тут серьезное дело, тут у него притягательный предмет, такая, понимаешь ли, зацепочка, небольшая, но крепкая, потому что поперек ее они уж никак не проскочат. — Караулов опять сделал паузу, точно зная, как ждут его разъяснений.
Трофимов вспомнил, как нагло этот коротышка грозил ему кулаком с борта речного суденышка. Чепуха, что общего между Карауловым и Варфоломеевым? Амурная связь — нелепо. Ну, а Чирвякин, он-то как? Ветеран партии, пострадавший, конечно, но восстановленный в полном объеме.
— Ну, а если он не вернется? — вдруг высказался Чирвякин.
— Вернется, обязательно вернется. Вот только что мы ему доложим? Чем похвастаемся? — Караулов
