ему на шею. Глупо, конечно.
Я шла по булыжной мостовой на высокой шпильке и больше всего на свете хотела, чтобы меня сейчас увидела Рита. И все девочки из института.
Водитель распахнул перед нами дверцы.
Перед входом в ресторан толпились люди. Швейцарам пришлось отодвигать их в стороны, чтобы мы смогли пройти.
— Даша, улыбайся. Нас сейчас будут фотографировать.
— Почему?
— Потому что они — журналисты. А я, — Влад наклонился к моему уху, — когда-нибудь стану президентом. А ты — со мной. Так что улыбайся!
Я улыбалась. Нас обступили фотографы, каждый просил посмотреть в его объектив, щелкали вспышки. Я жалела, что не накрасилась, и мне хотелось сбежать в туалет — проверить прическу. Но я улыбалась, как просил Влад. Было страшно и весело одновременно. И больше всего хотелось, чтобы в их фотоаппаратах не было пленок.
Влад явно чувствовал себя в своей тарелке. Он шутил, смеялся, а на вопрос «Кто ваша спутница?» ответил: «Не завидуйте».
Он заказал шампанское.
К нашему столику постоянно подходили какие-то люди. Причем девушки первым делом смотрели на меня, а мужчины вообще не смотрели. Влад редко кому-нибудь меня представлял.
— Влад, а где будут все эти фотографии?
— В журналах.
Официант налил нам шампанское, и Влад поднял свой бокал.
— За День влюбленных!
Я улыбнулась.
— Даша! Ты же что-то хочешь у меня спросить, так? Не мучайся, спрашивай!
Я сделала глоток. Шампанское было кислым.
— А как же ты будешь на этих фотографиях, ну, понимаешь… со мной? У тебя же жена…
Влад ответил очень серьезно и немного грустно:
— Нет уже давно никакой жены. Так, одно название. Ей будет абсолютно наплевать, если она увидит меня с другой. Так же, впрочем, как и мне.
Его было так жалко. Я протянула к нему руку. Он накрыл ее сверху своей ладонью.
— Так что не ревнуй, — Влад улыбнулся.
— Я не ревную. — Мне кажется, я покраснела. Это уже становится дурной привычкой.
— Да? А я бы хотел, чтобы ты меня немножко ревновала.
В машине я ждала, что он меня поцелует. Была уже ночь.
— Спасибо, — сказал Влад. — Я потрясающе провел время. И ты ни разу не приставала ко мне со своими поговорками.
Действительно, я совсем забыла о работе.
— Не забудь сумку… А что это у тебя тут такое? — Он с удивлением разворачивал остатки липкой ленты и обрывки веревок, которыми была забита моя сумка. Я вырвала ее у него из рук.
— Это мне надо было… — пробормотала я и выскочила из машины.
— До завтра! — крикнул Влад мне вдогонку. Я ненавидела себя, Риту, сапоги, скотч, Влада, весь мир.
Из-за этой сумки он не поцеловал меня на прощание. Мы вообще ни разу не целовались за весь вечер. Может, он вообще не хочет со мной целоваться? Не нравлюсь? Или говорила глупости? Или неправильно себя вела?
Как я вообще выгляжу среди всех этих людей? Но берет же он меня с собой. Значит, я ему все-таки симпатична. И День влюбленных провел со мной, а не с женой. Конечно, я ему нравлюсь. А почему он ко мне не пристает?
Все эти мысли странными образами витали в моих снах всю ночь.
Утром позвонил Влад и сказал, что улетает в командировку. На три дня. Что он хотел бы взять меня с собой, чтобы не терять время, но там такие плохие условия, что он не может. Что я буду чувствовать себя некомфортно.
Я поблагодарила.
Он не взял меня с собой. И не поцеловал на прощание. Таких, как я, у него, наверное, миллион.
Может, он полетел с женой?
Представить Ладу в некомфортных условиях было невозможно.
Влад сказал, что жена — это формальность.
Я решила, что не встану с постели, пока он не позвонит.
А почему он должен мне звонить? Из командировки?
Рита включила свет.
— Ты не заболела? Мы с Костей на минуту заехали. Выйдешь?
КБУ с Ритой заняли два наших стула, поэтому я села на пол. Спиной к духовке. В которой никто никогда ничего не пек.
— У вас поесть нечего? — спросил Костя. Он пил специальные таблетки. Для тех, кто хочет бросить курить. Пластырь ему не помог.
— От этих таблеток есть хочется, — вздохнул Костя, закуривая сигарету, — я уже на три килограмма поправился.
На нем была сиреневая рубашка и фиолетовый галстук.
Они звали меня с собой.
Я осталась дома. Я ждала звонка. Я очень упрямая. И вообще.
7
Когда-то давно меня учили передавать мысли другому человеку. Надо представить себя им. Вспомнить его манеру говорить, жестикуляцию.
Я лежала на кровати и представляла себя Владом. Вот так у меня кривится левый уголок рта, когда я хочу рассмеяться. Вот так я смотрю, когда хочу что-то спросить. Вот так я подхожу, когда хочу поцеловать. У меня на ногах начищенные ботинки. А одна рука все время в кармане. А сейчас я позвоню Даше. Я подойду к телефону и позвоню Даше. Зачем?
Откуда взялся в моей голове этот вопрос? Но я очень отчетливо слышала его.
Зачем? Влад сейчас думает: зачем мне Даша?
И поскольку ответа у него нет, он пока не позвонит.
Вообще-то я не склонна к депрессиям. Но когда потрясающе красивый мужнина говорит «У тебя такой сексуальный голос», а потом просто пропадает — это испортит настроение кому хочешь. Так еще и комплекс неполноценности развиться может.
Хотя, с другой стороны — имею я право попереживать? Может, в моей жизни больше никогда не будет возможности расстроиться из-за того, что мне не звонит будущий президент! Или, как минимум, депутат.
На второй день командировки Влада у меня не было ни дня, ни ночи, ни рассвета, ни заката.
Были двадцать четыре часа, которые я просто переждала.
Потом я поехала за зарплатой.
Потом в детский дом. Была пятница. Я раздавала конфеты тем, «кто старался». Строго следя, чтобы конфеты достались каждому. Маленький Миша, который почти совсем не говорил из-за врожденной болезни гортани, получил банан. На конфеты у него была аллергия.
Мы дышали по очереди на окно и писали буквы. А потом придумывали слова. Приз получал тот, кто придумывал самое веселое слово. Если «К» — то «клоун», если «С» — то «салочки», если «М» — то все равно «мама».
Я думала о том, что как бы ни сложилась моя жизнь, у меня все равно будут эти дети. И я нужна им. И они мне. А это значит, что мое существование всегда будет иметь смысл.
Влад позвонил в субботу утром. Спросил, можем ли мы считать, что выходные у меня уже
