посмевшего докучать мне. Честно скажу, больше всего я боялся, что теперь охраняющие меня люди перебьют друг друга, а не боевиков моего брата.
Разодетый словно на праздничной охоте, я поскакал навстречу братцу. Моя свита не отставала, многие выделывались, пытаясь удивить мен яразными трюками, навроде одного недорыцаря, сумевшего на копье вздеть целых троих пехотинцев. Ну а потом мы врезались в толпу точно также одетых в железо мужичков. После этого я только с остервенением рубил налево и направо, не особо заморачиваясь на защиту. Счастье ещё что люди моего брата видимо получили особый приказ, стараясь не угрохать меня. Его тщеславие в очередной раз победило разумную осторожность, ведь справится с опытным бойцом я явно был не в состоянии. Один хороший удар и всё. По моим ощущениям всё это продолжалось достаточно долго, хотя потом мне сказали, что я не пробыл в бою и получаса. Всадники, до этого бешено рубившиеся с нами, начали выходить из под удара, спешно разворачиваться и пытались то ли удрать, то ли наступать в противоположном направлении. Меня же окружила моя свита, к счастью изрядно поредевшая.
Ничего, — подумал я, — завтра от новых прихлебателей отбоя не будет. Подскочивший ко мне молодой человек: в помятом доспехе, с сорванным шлемом и заляпанным кровью лицом, доложил, састливо улыбаясь:
Ваше Высочество! Наша победа! Враг бежит, узурпатор захвачен в плен.
Дождавшись шумного одобрения со всех сторон он продолжил чуть менее торжественным тоном:
Ваш маршал приглашает Вас на место пленения Вашего брата!
Я натянуто улыбался, а в голове билась мысль:
Вот заразы, не могли по тихому завалить. И что теперь делать?
Вслух я разумеется этого не стал говорить, а лениво произнес:
Ну что господа, пойдемте посмотрим какого зверя нам удалось затравить.
Тут же со всех сторон посыпались шутки, рекоменжующие всячесике кулинарные рецепты для расправы с мятежным братом, так что сложилось впечатление, что я еду в компании поваров, старающихся поразить мое воображение.
Вот ведь зараз какая, вроде бы слабачком не назовёшь, и самомк приходилось убивать, но здесь среди всех этих потрохов меня стошнило, да и после этого пришлось передвигаться с прижатым к носу платком, смоченному духами. Готфрид с Хантом торчали среди всего этого безобразия как два бога войны. Выдавив из себя милостивую улыбку и пробормотав наличиствующие случаю слова, я постарался покинуть эту гадость.
Дальше все как везде, грабеж и дележ. Мне же доставался главный приз, тем более что воевали мы в чистом поле подальше от города, а грабить можно было только таких же уродов как они сами, так что я не мешал. И всё было чудесно, до одного события. Ко мне пожаловал двое высших церковных иерархов с одновременным письмом от моего знакомого старичка, заверявшего в том, что он здесь совершенно не причём. Встреча проходила в тёплой дружественной обстановке, то бишь попойке с моими дворянами или как их там…
Ваше Высочество, — начал всокий старикан в дурацкой тиаре, — мы хотим призвать Вас к милосердию.
Начало мне сразу же не понравилось: призвать меня к милосердию! Ужас! Мои войска только что победили войска узурпатора, его люди гарбили и бесчинствовали в стране, а я значит милосердие проявляй! Негодование моё было искренним, к тому же среди присутствующих не было ни одного из совета пяти.
Они бубнили что-то своё, но я уже не слушал. Ярость затопила всё моё существо, я бы убил их всех тут же и никто бы мне не помешал. Мелькнула мысль, типа:
А что?! Царь я или не царь!? Право имею, прикажу их шас на кол! — как вдруг мой взгляд упёрся в Альфа.
Он стоял с искажённым лицом, крутя в руках небольшой шар, разгоравшийся багровым цветом, к тому же начианющем пульсировать.
Мне надо посоветоваться, — мелькнула мысль, — иначе я щас такого наворочу, что плохо станет.
Ни слова ни говоря я развернулся и отправился внутрь шатра, оставив изумдёгнных таким ходом святош. Готфрид, Мауни и Альф потянулись за мной. Ушли мы недалеко, да и куда можно уйти посреди лагеря внутри шатра. Алшьф качнул какую-то штучку, вроде метронома и заслышав щёлкающий звук выдохнул:
Всё. Можно говорить, нас не услышат.
Как насчёт того, что по быстромцу их казнить? Всех и святош и моего братца, не дожидаясь честного и справедливого суда? А? — с натужной весёлостью проговорил я, но мои потуги на юмор остались не замеченными.
Нам понадобится их помощь, — тихо, но твёрдо сказал Мауни.
А если мы сейчас не пойдём на встречу Церкви, то могут возникнуть проблемы, вплоть до второй войны, а вторую войну нам не выдержать, — это уже Готфрид. — Так что о нашем государстве можно будет забыть, оно развалиться на кучу небоьших королевств.
Альф промолчал, но его красноречивый взгляд говорил лучше всяких слов, да я и сам понимал, что серъёзной проверки нам не выдержать. И всегда лучше иметь лояльных, или хотя бы не враждебных, святош.
У нас в кармане благословение иерарахов святой церкви, а без их позволениея… — начал я было, но Альф всё таки вставил свои пять копеек.
Слухи о единстве церкви сильно преувеличены. Под шумок они тоже затеяли чистку собственных рядов. Боле того, мне кажется, что этих двух напыщенных индюков послали с целью сделать из них мученников, а то и великомученников…
У церковников безпроигрышная позиция, — пробормотал я, — если я им откажу, то предать меня анафеме проще простого, как проклятое семя. В этом случае любое моё освидетельствование Церковью, по любому жоказывает, что я антихрист либо одежржим дьяволом, на их выбор. Дальше война всех против всех без малейшей надежды на нормальную жизнь. Второй вариант — я их казню, то есть сам пойду на обострение…
То же самое развитие событий, — сказал Готфрид, — только им даже не надо ничего говорить.
Действительно, получат великомучеников и всё, а дальше опять война.
Мы совершенно зря создали им такой авторитет, — угрюмо сказал Мауни.
Тут уж ничего не поделаешь, — это Альф, — по другому не получится, надо сдавать пленника. Они, скорей всего, не дураки и выпускать его не будут, но держать наготове и использовать как козырную карту в игре против Вас — это однозначно. Однако это решение позволит выиграть время.
То есть надо соглашаться, — пробормотал я.
Согласное молчание в ответ.
Ну что ж, — я криво улыбнулся, — милосердие, так милосредие.
Несмотря на слова Мауни о моей мудрости, чувствовал я себя паскудно. Мы вышли к этой сволоте, и Мауни объявил «королевскую» волю.
Секунду в лагере стояло молчание, а потом всё войско взорвалось криками. И как не погано, одобрительных звучало гораздо больше.
Вечером я пришёл в камеру, где содержался мой брат. Квартирка у него явно была получше, чем у меня в своё время в этой же шараге, да и в жратве его не ограничивали. Таких разносолов даже у меня на столе было не так много. Честно скажу, я не хотел обострения, наоборот хотелось договориться, раз уж нам обоим удалось выжить в битве, но рат был на удивление агрессивен, словно знал о приехавшей помощи. Он начал с угроз и закончил обвинениями.
Ты предаёшь верных тебе людей и это не я придумал. Это говорят твои же люди. Ты яшкаешься с церковниками, но за спиной держишь мага. Даже поговоривают чёрного. Ты никто без окружающих тебя людей и мечешься между ними, стараясь угодить то одгому, то другому. Единтсвеным твоим разумным
