— Она погибла? — даже сейчас я не мог назвать её самозванкой.
— Да, Ваше Величество, — и снова низкий раболепный поклон. — Рана была нанесена клинком с эльфийской зеленью.
Я почти успокоился, эльфийская зелень не оставляла никаких шансов на выживание, причем человек умирал не сразу, но без особых мучений. Достаточно было легкой царапины, и все. Странно, но чувствовал облегчение, что все таки не я стал фактическим убийцей. Вроде и прошлый раз приказ отдавал я, и в этот, но сейчас я убирал возможную точку фокуса, центр притяжения будущих заговорщиков, а не беспомощного ребенка. И от этого на душе становилось спокойней.
— Что же произошло, что Вы так обеспокоены, любезный? — почти весело спросил я его.
Шир явно собирался с духом, чтобы продолжить:
— Самозванка была ранена клинком с эльфийской зеленью и оставлена в стороне. Однако, пока мои люди делали обыск в карете, имитируя ограбление и попутно ища все поддельные бумаги, доказывающие связь погибшей с Королевским домом, ей удалось бежать. Правда недалеко…
Я вслушался в этот сюр: «Погибшей удалось бежать», чай не зомби какой, не вомпер. Однако таки да, люди зараженные этим ядом официально считались погибшими. В зависимости от вида отравления и вида существа, можно было прожить целую неделю, но все это время существо считалось покойником. Вот такие выверты.
— … буквально через несколько минут, когда мои люди начали поиски, ее тело проплыло мимо них по каналу. Только вот ребенок исчез.
Кккакой ребенок? — голос стал хриплым, в гордо словно насыпали песка, слова приходилось выдавливать из себя.
— Её ребенок, — убитым голосом пробормотал Шир. — Мы рассчитывали, что сумеем провернуть операцию, до родов, но у нас не получилось. За то время, пока мои люди отвлеклись, погибшая сумела сбежать и куда-то деть ребенка.
Голос его стал звучать спокойнее:
— Нам пришлось тут же изменить план операции и начать масштабное прочесывание местности, но никаких следов не было обнаружено. Мы…
— ВРЁШЬ! — я вскочил. ВСЁ ВРЁШЬ!
— Ты специально его упустил! Хант! Где ХАНТ?!!
Я резко оборачиваюсь к забранному портьерами королевскому ходу.
— Где ты, сукин кот? Иди сюда и посмотри на своих бестолочей!
Мауни появляется так быстро, что наводит на мысль на телепортации. Лицо белое, губы прыгают. Не хухры-мухры — монарх бесится. А я и правда едва держусь. Мауни начинает говорить и я с трудом вылавливаю смысл из доносящихся до меня отдельных слов:
… Горм… предательство ближних… давно готовился к захвату… предлагаю лишить… и помиловать спасением души…
Я киваю в ответ, хрипя нечто невразумительное, и ставлю автограф с королевской печатью на предусмотрительно придвинутых документах. Переносной пюпитр покачивался под резкими движениями пера. Отдав бумаги, Мауни начинает отдавать решительные распоряжения. Мне становится душно, я царапаю горло, потом раздираю рубашку, пытаясь освободить грудь. Становится нечем дышать. Я вижу встревоженное лицо герцога Мауни, очень медленно поворачивающегося ко мне. Его недоумённые глаза, постепенно наполняющиеся ужасом, разинутый в немом вопле рот. Лие — къаа— риаа, — доноситься сквозь вату в ушах чужой неприятный голос. Я задыхаюсь, и заваливаюсь на бок, всё еще царапая грудь, в которой поселился тот самый огонь, который жёг меня в конце предыдущей жизни. Жар сжигает меня и я кричу, пока не понимаю, что я снова ухожу. Ухожу так же болезненно, как и в прошлый раз. Только сейчас я не успеваю оглядеться по сторонам, больше похоже на то, как Альф проводил свой первый обряд экзорцизма, пытаясь выяснить не демон ли я, вселившийся в тело наследного принца. Чёрт, как давно это было, а я всё ещё помню ту боль. Точно так же белый клубы тумана, похожие на жирные щупальца гигантского спрута хватают меня и выдирают из доставшегося мне тела. И мне не за что сейчас зацепиться, у меня нет того якоря, который спас меня прошлый раз. Я шарюсь по закромам своей души и ничего не нахожу там, где когда-то бушевало пламя ненависти. Я шарюсь ещё, но нет. Ни любви, ни ненависти, ни зависти, ни дружбы — ничего. Меня ничего здесь не держит, словно поняв это, туман начинает активнее. Меня охватывает ужас, но это не то чувство, которое может задержать меня в этом мире и белые бесплотные щупальца хватают меня и начинают выдирать из тела, словно больной зуб. Больно то как, причем все эти ощущении не накладываются друг на друга, а суммируются и я словно плаваю в океане боли и безумия. Все вокруг перекошено и плывет, меня выдергивает из своего тела и затягивает жуткая белая воронка, жадно жующая то, что осталось…
Утопленный в крови город потихоньку приходил в себя от беспорядков. Они неожиданно начались и так же неожиданно закончились. Всё дело в трауре, даже кошка боялась чихнуть во время подготовки к погребению короля. Совет двенадцати предпринял робкую попытку оспорить оглашённое завещание Дагана 1, но введённые в город пограничные полки егерей просто своим присутствием останавливали не только уличные беспорядки, но и длинные языки любителей потрепаться. Хотя наверняка наедине многие шептались, что войска егерей Ханта подошли к городу слишком вовремя. Что он и есть настоящий вдохновитель заговора, а не те несчастные, лишенные дворянского сословия и болтающиеся на площади повешенных. Другие осторожно возражали, что на самом деле он только подобрал катящуюся вниз из-за заговора империю. Самые же «умные», надув щеки показывали, что уж они то точно знают, но если уж у них спрашивали, то уводили свою мысль чуть ли не к рождению мертвого короля. Некоторые говорили, что подготовил заговор конечно Хант, но только для того, чтобы похватать заговорщиков и вернуться ко двору. Просто когда все началось он не растерялся и взял то, что само катилось в руки. Точно же не знал никто. Да и слухи эти рассказывались только среди своих, а уж когда среди этих своих начались вешания, то говорить перестали вообще. Кто сказал, что со слухами нельзя бороться? Можно, да еще как. Важно только вместе с теми кого заложили, вешать того, кто заложил, причем мотивация не нужна. После пары десятков таких компаний, слухи в городе исчезли совсем, даже на уровне знати. Когда приходиться выбирать между слухами и виселицей, выбор однозначен. Так что весь город искренне горевал о смерти Короля и сегодня в день его погребения Коронационная площадь была забита до упора.
В центре площади, на высоком палаческом помосте была навалена куча дров, задрапированная тёмносиним бархатом. Так же на площади висели синие флаги поминовения. Разумеется, Король всю жизнь позиционировал себя как истинно верующего, но тут церковники согласились с магами, что ну его нафиг, лучше уж пусть он будет сожжен, нежели просто погребен в склепе по христианскому обычаю. Все чего то опасались, чего непонятно, но страх тонкой струйкой лился за шиворот, вымораживая позвоночник; выстуживал голову и проваливался глубоко внутрь, оставляя неприятную сухость во рту.
— Король умер! Да здравствует королева! — трижды прокричали герольды с главной башни. Королевская чета, вернее, новая регентская чета, стояла обнявшись у окна и смотрела на просыпающийся город. Сзади негромко кашлянули, двое оглянулись — изящная фигура в траурном черном костюме, легко склонилась в поклоне.
— Мауни, — прозвучала констатация факта.
— Да, Хант.
Эти двое были знакомы очень давно, ещё когда были никем. Сейчас один из них стал величайшей фигурой в этом Королевстве, иногда обзываемом Империей, а второй… тоже был великим человеком. Канцлер. Канцлер при покойном короле и канцлер при новой регентской чете. Вот и сейчас, мазнув бесцветным взглядом по женщине, отчего та пробормотала извинение и покинула их.
— Ты опять её напугал, — с осуждением произнес регент.
Канцлер пожал плечами и тоже подошел к окну и опять тяжелое молчание. Эти двое разговаривали между собой ничего и никого не стесняясь и называли вещи своими именами.
— Ему бы понравилось, — глухо сказал высокий.
— Не знаю, — пожал плечами второй, — в последнее время он стал непредсказуем. Резкая смена настроения, вспышки беспричинной ярости…
