— Да и бунт Альфа, — нехотя договорил первый.
— Не думай, — устало проговорил невысокий и изящный, — нам пришлось это сделать. Я не знаю, что с ним происходило, но еще немного и мы ввязались бы в бесконечную войну всех со всеми. Кончилось бы тем, что нас объявили бы темной империей. Впрочем и сейчас мы недалеко ушли от войны.
— Я знаю, — откликнулся собеседник, — но все равно как-то не по душе. Единственное радует, что он умер сам и нам не пришлось его убивать.
Немного помолчав, он словно нехотя добавил:
— Тем более что я не был уверен в успехе подобного…
Опять молчание, наконец второй спросил:
— Значит ты думаешь, что Альф был прав?
Первый поёжился и промолчал. Второй тяжело вздохнул и тоже промолчал. Правда не правда, а у Регента на поясе не его обычный клинок, когда пожалованный за верность мертвым королем, а тонкая невзрачная шпага из ломкой стали, все достоинство которой, это расписанное рунами лезвие, до кучи заговоренная лучшими некромантами и намоленое в одном из самых святых мест поклонения Единому. Из магов, собиравших этот артефакт, трое сошли с ума, двое покончили с собой. Оставшийся в более менее адекватном состоянии, поседел и перестал разговаривать. В принципе их можно понять, соединить в одном артефакте три совершенно разных типа магии, это практически невозможно. Основное назначение клинка, отправить Вывсшего демона обратно в Ад, как говорят церковники. Или в нижние миры — это уже по специфике магов. Да и самому Ханту пришлось выдерживать строгий пост чтобы суметь совершить убийство. Да, как не крути именно убийство и Слава Единому, что этого не произошло.
— Как думаешь? Он был в твёрдом уме, когда отдавал все эти распоряжения?
— Не знаю, ответил тот, когда он уже и перестал ждать ответа. Многие его решения были странными, но в конце концов он наш Король.
— Я бы не смог жить с этим, — признался, да и сейчас меня останавливает только ребенок.
— Он не погиб, это я точно знаю, иначе Королевская корона была бы свободной.
— А сейчас?
Низенький равнодушно пожал плечами:
— Мы позволили одному из претендентов напялить её на себя…
— И что?
— Замечательный артефакт, даже пепла не осталось. Заодно и от заговорщика избавились, так сказать божий суд, — последние слова были произнесены с усмешкой.
Высокий нахмурился, но ничего не сказал.
Все службы роют землю, просеивают каждого человечка могущего хотя бы что-нибудь видеть, даже самые невероятные варианты. Вот например вонючий нищий недоумок, бродяга, подручный сбытчика веселой жизни, чуть не погибший, но сумевший пройти через ворота. Даже его выследим и поговорим, вдруг он что-то знает или видел могущее относиться к этому ребенку…
Ну это вряд ли, — даже слегка развеселился Регент.
— Да я знаю, улыбнулся в ответ Канцлер, — просто показал, что мимо де Шира никто не проскользнет и мы найдем принцессу, и укравшему её придется очень плохо…
Эпилог
Снова туман, белый яркий свет, потолок.
— Больной! Как вы себя чувствуете?
Мне приоткрывают веки, смотрят в зрачки, я же чувствую себя как с сильного перепоя. Двигаться не могу, но мысли…
Меня парализовало!!! Почему не позовут придворных целителей?! Я что в ДТП попал? Что ж мне так хреново то?
— В реанимацию! — командует непонятный человек в белом халате, — пусть в себя приходит.
Я снова проваливаюсь в темноту, но уже не в ту, дремучую, и ненадолго, очухиваюсь от того что мне цепляют на палец какую-то приспособу и что-то случайно капает на приоткрытый глаз. Начинает жечь и глаз и веко, но я ничего не могу сделать, тут я понимаю что глубоко в горле у меня торчит трубка, само горло ужасно пересохло и саднит. Начинает двигаться палец, пытаюсь стучать одетой на палец шнягой по металлической трубе каталки.
— Лежите спокойно больной, — женский голос.
Надо мной проплывает белое пятно, потом тот же голос:
— До чего беспокойный попался.
Я лежу, испытывая все больший дискомфорт, и постоянно стучу по краю каталки. Наконец, приходит еще одно белое пятно. Смотрит на меня и я слышу голос:
— Все, этого в палату.
Мне выдергивают изо рта трубку и капают мааааленький глоточек воды. Я могу глотнуть, у меня шевелятся глаза и начинают, при большом усилии закрываться и открываться веки. Я могу шевелить почти всеми пальцами. Для меня сейчас это достижение. Каталка так быстро катится по коридорам, что меня начинает тошнить, потом лифт, с шестого операционного меня везут вниз, на родной четвертый. И все таки лифт едет очень быстро. Отделение, палата — все плавает в тумане, меня перекатывают на постель, накрывают простынкой и оставляют. Я засыпаю. На этот раз просто засыпаю.
Следующий день мне было очень не очень, хотя ближе к вечеру полегчало. Есть ничего нельзя, кроме больничной бурды. Нет, кормят нормально, продукты свежие — в смысле крупы. Просто такое впечатление, что когда их получали, то получали весом и свободной тары не было, и в одну посудину свалили горох, гречку, перловку, пшено, рис и так далее, а уж потом всё перемешали и начали варить кашу.
Так вот: есть нельзя, ходить плохо, к тому же это непонятное в голове: события, люди, предметы. Мне до сих пор казалось, что я чувствую боль от костра, вкус вина, смотрю на казнь. Если в первый день я помнил всё отчётливо, то во второй день похуже. На третий день я решительно вытащил из тумбочки ноут и набрал: