— Близко — что?
— А все. — Взгляд Василия перешел на луковки Благовещенского собора. — То, что могло в свою пору стать нашим, — уронил словно нехотя он.
— Брат, — Анастасий предусмотрительно прикрыл за собой дверь, прежде чем осенить крестным знамением горницу и подойти к окну. — Это все еще может стать нашим, — сказал он и после короткой паузы прибавил: — Если я правильно понимаю тебя.
— Правильно, — ответил Василий. — Правильно, и даже очень. — Он медленно отошел от окна. — Галина будет с тобой?
— И Ксения тоже. Она еще не постриглась в монахини, Иван может оскорбиться.
— Почему она с этим тянет? — Василий перекрестился на икону святого Владимира. — Ей давно уже следовало бы удалиться от мирской суеты.
— Она заявляет, что не готова к монашеской жизни настолько, чтобы Господь это признал. — Анастасий в нарочитом отчаянии всплеснул руками и даже слегка заломил их. — Что я могу поделать? Она мне не дочь, я не могу принудить ее. Она говорит, что вполне довольна своим положением и будет заботиться обо мне и моих домочадцах, пока Господь не подаст ей знак.
— В каких еще знаках она нуждается? — вскипел вдруг Василий. — Ксению надлежало отправить в обитель прямо в тот день, когда схоронили ее отца.
— Но Галина была в таком горе, а монастыри переполнились беглянками, ускользнувшими от ордынцев.
Анастасий умолк, молчал и Василий, изображая сочувственную опечаленность.
Выдержав паузу, младший из братьев прокашлялся и сказал:
— Выдать бы ее замуж.
— Вот как? — хмыкнул Василий. — И за кого?
— А за любого, у кого хватит ума не ворошить былое. — Анастасий вздохнул и толкнул ногой стул. — Но она говорит, что ей вообще не надобно мужа.
— Она просто дура, — вспыхнул Василий. — Пусть идет либо замуж, либо в монахини, а нет — гони ее прочь.
Анастасий обернулся, оглядывая помещение. Заметил четыре новые иконы и машинально перекрестился на них.
— Значит, так вот и гнать?
Василий ничего не ответил. Потоптавшись на месте, он отошел от окошка, сел к грубо сколоченному столу и лишь тогда заговорил, буднично и устало:
— Мне стало известно, что двор собирают не только для чтения писем польского короля. Среди челяди иезуитов у меня есть свой человек. Он шепнул, что Ивану собираются сделать новое подношение: редкостный темный берилл. А вручит его все тот же венгр-алхимик, что уже передарил государю невесть сколько камней. — Василий нахмурился и досадливо крякнул. — Я пытался вызнать подробности, но…
В дверь постучали, и братья насторожились.
— Кто там? — крикнул Василий и встал.
— Серко, — отозвались из коридора. — С чаем, с вишневкой — таков был приказ.
Братья переглянулись.
— Войди, но тут же оставь нас, — приказал Василий.
Дверь отворилась, и рослый слуга, двигаясь с большой осторожностью, внес в помещение огромный поднос с гневно шипевшим при каждом шаге его самоваром. К мощному боку медного исполина жались четыре серебряных чарки, над которыми возвышалась грушевидной формы бутыль. Она покачнулась, когда Серко водрузил свою ношу на стол, а чарки жалобно звякнули. Слуга низко поклонился Василию, затем — не столь глубоко — Анастасию, перекрестился на иконы и вышел.
— Ты его опасаешься? — спросил Анастасий, когда шаги в коридоре затихли.
— Серко? Нет, ему ведомо, что болтливость может лишить его языка, да и потом, что он знает? — Василий взял в руки малую чарку, затем потянулся к бутыли. — Давай-ка поздравствуемся. За общее дело. — Вишневка аппетитно забулькала. — Налей себе сам, брат, и выпей со мной.
— Охотно, — сказал Анастасий, принимая бутыль. — Твоя вишневка не то что у Дмитрия — она мне больше по вкусу.
Упоминание о родном брате Василия словно бы не задело его. Он даже заставил себя улыбнуться.
— Иван ее тоже хвалит. — Князь удовлетворенно кивнул, довольный той ловкостью, с какой он ввернул в разговор имя еще одного своего брата.
Анастасий примирительно склонил голову и поднял чарку.
— За процветание нашего рода, за успех наших замыслов и во здравие государя, что должен вновь укрепить наш престол.
Василий подался через стол к Анастасию, тому пришлось наклониться. Бороды бояр — темно- коричневая и соломенно-желтая — соприкасались, пока они пили.
— Неплохая здравица, — одобрительно сказал Василий, усаживаясь. Снова наполнив свою чарку, он толкнул бутыль к Анастасию.
— Недурна, — отозвался тот, явно довольный, и, наполнив свою чарку, сказал: — За разрастание наших богатств.
Эта здравица не отличалась особенной новизной, и потому Василий оставил ее без внимания.
— Вернемся к венгру. Похоже, иезуиты, посланные Баторием, с ним не очень-то ладят. — Он раскрыл лежавшую на столе кожаную суму, сплошь усыпанную металлическими заклепками, и извлек из нее лист бумаги. — Согласно сему доношению, руководитель миссии отец Пох… нет, кажется, Погнер — что за несусветные у них имена! — приказал своим сотоварищам прекратить с алхимиком все отношения и запретил польским уланам его охранять. — Князь постучал пальцем по документу. — Что тебе известно о том?
Анастасий мельком взглянул на бумагу и потупил глаза.
— Я дважды говорил с отцом Краббе. Тот отказался повиноваться столь вздорному повелению. — Он мог бы ответить Василию по-иному, но сознавал, что сейчас лучше не лгать. — Ему также известно, что граф Зари недоволен распоряжением отца Погнера, хотя и принял его к исполнению.
— Эти иезуиты совсем не походят на отца Поссевино, — раздумчиво заметил Василий.
— Тот не из Польши, — сказал Анастасий.
— Ну так и что же? — буркнул Василий. — Корень не в том. — Он осушил свою чарку и вновь наполнил ее. — Кто еще трется около венгра?
— Гришка Нагой. Он приглашал гостя отобедать, но тот отказался. Очень учтиво, однако твердо. — Анастасий не упомянул о том, что разделить с венгром трапезу пытался еще кое-кто.
— Возможно, ему не хочется выказывать предпочтение кому-либо из опасения прогневать царя, — пробормотал глухо Василий, и глаза его сошлись в щелки. — Это благоразумно, и все же… Все же… Я почему-то уверен, что венгр этот очень непрост. Ты не хотел бы сойтись с ним поближе?
Анастасий пригубил вишневку и заглянул в чарку, скрывая внезапную дрожь. Василий сам вкладывал в его руки оружие, способное обратиться против него.
— Я… буду стараться, — сказал хрипло он. — Если только царь меня не одернет.
— Больше беспокойся о том, что это сделает Годунов. Он сам, похоже, имеет на алхимика виды. И окоротит всякого, в ком почует помеху себе. — В глазах Василия вспыхнула злоба. — Этот татарин хуже иных иноземцев. Он льнет к католикам.
— И покровительствует англичанам, — подхватил Анастасий. — Те, по его словам, способны закупать у нас не только канаты, но также золото и меха.
— Мы, — взорвался Василий, — не купцы, а князья! — Резко вскочив со стула, он побежал к окну, где трижды дернул себя за бороду, чтобы унять ярость.
— А у него сестра за царевичем. — Анастасий пожал плечами. — И покуда он Федору шурин.
— Это уже не к делу. Тут идет слух, что государь наш, забывшись, попытался склонить свою сношеньку к любострастию, но та взъерепенилась. И вмешался Борис. Все вроде бы улеглось, но Иван теперь гневен и ждет случая прижать строптивице хвост. — Василий помедлил, смакуя в уме новую
