усмехнулся. — Хочешь сытых коней, приезжай к нам в Сарай.
— Что это за порода? — Ракоци подошел к низкорослым стройным лошадкам. — Степного завода, не так ли?
— Точно. — Келуман со вниманием оглядел иноземца. — Мы зовем их карабаирами.
Ракоци втерся в стадо.
— Они еще вырастут или такими же и останутся? Всем хороши, но для двухлеток мелки.
Келуман сплюнул.
— Они вообще невысокие, но очень сильные. Чего еще надо от лошадей?
Лавелл следил за происходящим с нескрываемым интересом. Он тоже спешился и тянулся за Ракоци, предпочитая венгерскую манеру вести торг российской, ибо отставший от них Анастасий уже на кого-то кричал. Карабаиры явно понравились англичанину.
— Мадам Клеменс, кажется, держит похожих, — заметил застенчиво он.
— Вы имеете в виду ее берберов? — осведомился Ракоци. — Да, сходство есть. — Он повернулся к Лавеллу и отвел его в сторону от татарина, тут же сделавшего скучающее лицо. — Быть может, вы захотите послать ей пару таких кобылок? Вон они ходят, чепрачная и каштановая. Мне думается, Оливия будет в восторге от них.
Лавелл пожал плечами, его бледные щеки порозовели.
— Я… я боюсь, мой кошелек не позволит мне выразить таким образом, насколько ценна для меня ее дружба. — Англичанин потупился, с нарочитой старательностью натягивая на уши мохнатую русскую шапку. — А если бы даже позволил, как бы мне удалось переправить сей знак внимания в Англию? До весны дороги на запад закрыты, а если Россия вновь схватится с Польшей, о перегоне животных через Европу вообще придется забыть. Гавань Новые Холмогоры на Белом море, куда обычно заходят наши суда, затянута льдами, те вскроются только к маю. Я, возможно, и взял бы этих лошадок, но где мне их держать? Вот разве весной… — Он смешался, не зная, как выйти из ситуации, не потеряв при этом лица.
— Многие стойла в моей конюшне пустуют, — спокойно сказал Ракоци. — Я с удовольствием предоставлю их вам. Берите лошадок, не сомневайтесь. Тех, что я показал, а хотите — других. Лишняя лошадь в конюшне никогда не обуза. — Он слегка усмехнулся, и Лавеллу в этой усмешке почудился некий странный намек на что-то не относящееся к предмету их разговора.
— О нет, граф, вы слишком любезны, — запротестовал он уже на английском. — Я не могу принять столь щедрое предложение. Это ни на что не похоже, мы ведь почти не знакомы и…
— Я возьму на себя все хлопоты, Лавелл, — прервал его Ракоци. — Рекомендаций Оливии мне достаточно, чтобы считать вас своим старым знакомцем. Кроме того, жизнь дипломата полна неожиданностей. Всегда может появиться нужда спешно отправиться куда-либо… в Польшу, скажем, или в Новые Холмогоры, а казенные лошади не всегда под рукой. — Он просверлил филолога пристальным взглядом. — Что скажете, а?
Лавелл растерянно завертел головой.
— Я… я не знаю.
— Но вам бы хотелось порадовать мадам Клеменс?
Англичанин совсем потерялся.
— Да, но мне не хотелось бы обременять при том вас. — Он мучительно покраснел и набрал в грудь воздуха, собираясь выяснить, что венгр с него спросит за содержание и прокорм лошадей, но тот уже шел к Келуману.
— Пока доктор Лавелл делает выбор, я хочу осмотреть других лошадей.
— Да, — закивал головой подоспевший к ним Анастасий. — Покажи-ка нам своих лунных коней.
Татарин вздрогнул и одарил боярина неласковым взглядом.
— У меня их всего двадцать голов, — пробурчал он и, помедлив, сказал со значением: — Только трехлетки. Но этот товар не для всех.
— Двадцать?! — воскликнул Ракоци удивленно. — Ты ничего не путаешь, Келуман? Лошади этой масти встречаются крайне редко. Я имел с ними дело, но так давно, что они превратились в моей памяти в миф. — Так называемые лунные кони, именуемые в Китае небесными, покорили его сердце около тысячи лет назад.
Татарин полупрезрительно усмехнулся.
— Ступай за мной, недоверчивый иноземец. Ты увидишь все сам.
Даже в столь хмурый по-зимнему день лошади, к каким они подошли, поражали воображение. Они словно сияли, опушенные дивным светло-серебристым свечением, и были крупнее донских и татарских коньков. Правда, хвосты и гривы этих великолепных созданий имели не слишком ухоженный вид, но Ракоци знал, что, если их вымыть и расчесать, они обретут цвет серебра с чуть красноватым оттенком.
— Лунные кони, влекущие колесницу Смерти, — выспренно объявил Келуман. — Ахал-Теке.
Темные, обычно холодные глаза Ракоци вдруг помягчели. Он подался вперед и своей маленькой, облаченной в перчатку рукой погладил тянущуюся к нему морду, потом потер нос другой любопытствующей кобылке и двинулся вдоль коновязи, дружелюбно похлопывая застоявшихся лошадей и внимательно наблюдая, как они к тому отнесутся.
Возвратившись к Келуману, он твердо сказал:
— Три жеребца и шесть кобыл. Я хочу осмотреть их.
Келуман удивленно раскрыл рот и глянул на Анастасия.
— У него есть разрешение, князь?
Ответ был уклончив.
— Он западный человек, Келуман. И обычаев наших не разбирает. Но он богат, и к нему благоволит государь.
— Да продлит Всевышний его дни, — торопливо подхватил Келуман.
Анастасий кивнул и перекрестился. Он был озадачен, ибо не думал, что венгр решится на столь большую закупку, и попытался сообразить, как поступил бы на его месте Василий, но тут же оборвал эту мысль. Если бы того заботил визит иностранцев на рынок, он был бы здесь, а не посиживал дома. Значит, ему, Анастасию, оглядываться на брата не след. Кашлянув для внушительности, боярин огладил бороду.
— Граф принародно удостоился государевой похвалы, и всем было велено ни в чем ему не перечить. А второй иноземец, — он взмахом руки указал на филолога, все еще озабоченно озиравшего карабаиров, — учитель. Он человек грамотный, многодумный и должен везде поспевать. С ним загвоздки не будет тоже, ибо батюшка к нему добр.
— Воля властителя — воля небес, — сказал Келуман. — Мы прах, по которому он ступает.
— Батюшка ведает о твоем здравомыслии, Келуман, — вкрадчиво произнес Анастасий. — Знай, в скором времени ты получишь награду.
Татарин сделал рукой отстраняющий жест.
— Царь Иван очень щедр, но мне не подобает брать у него что-либо, — заявил он, оглядываясь на лошадей, будто те своим ржанием уже подзывали к нему отряд царевых допытчиков.
Анастасий изобразил на лице озабоченность.
— Но ведь ты столько делаешь для…
— Пустое, — повторил Келуман. — Если мне что-нибудь причитается, оставь это себе. — Он с большой резкостью повернулся и едва не упал, поскользнувшись на тонком ледке. Но его поддержали.
Это был Ракоци.
— Близится ночь, — сказал он бесстрастно. — Лужи покрываются льдом, и даже осторожному человеку не всегда удается сыскать, на что опереться.
Келуман внимательно посмотрел на него.
— Да, — сказал он после краткого размышления. — Это верная мысль.
Ракоци, усмехнувшись, кивнул.
— Я рад, что мы понимаем друг друга. — Он протянул руку к лошадям. — Так я осмотрю их?
Келуман глубоко поклонился, прижав ладонь к сердцу. В глазах его больше не было неприязни.
Ракоци стянул с рук перчатки, неспешно размял пальцы и подошел к ближайшему жеребцу. Взявшись за веревочный недоуздок, он подтянул его морду к себе, осмотрел глаза, обследовал уши. Потом,
