удовлетворенный увиденным, взялся за мягкие губы и, растянув их, приоткрыл конскую пасть.
Жеребец, удивленный происходящим, взволнованно засопел, потом угрожающе фыркнул.
— Ну-ну, успокойся, — прошептали ему. — Тебе не сделают больно. — Маленькая рука поднялась и потрепала грязно-серую гриву. Конь переступив с ноги на ногу, нагнул голову и боднул носом человеческий локоть. — Молодец, умный мальчик, — похвалил его Ракоци, ощупывая широкую грудь.
Анастасий — отменный наездник, но, как боярин, не утруждавший себя заботами о своих лошадях, невольно почувствовал зависть. У этого венгра есть чему поучиться, сказал он себе и придвинулся ближе.
— Досадно, что тут негде проверить, каков он в беге, — заметил Ракоци, выпрямляясь. — Я беру его. Замечательный конь. Хорошо, если таковы же будут и остальные.
Келуман мысленно возблагодарил небеса, хотя сейчас они выглядели мрачновато. В них плавали низкие темно-серые облака, рассеивавшие над Москвой мелкий снег. Холодало уже ощутимо, а солнце неумолимо клонилось к закату. Успеть бы к ночи в ночлежку, беззлобно подумал татарин, но ничего, пусть смотрит, пусть.
Прошел добрый час, прежде чем Ракоци закончил осмотр и вынул из кошелька четыре алмаза. Протягивая плату татарину, он взглянул на своих истомившихся спутников и сказал:
— О, простите! Вам совсем не обязательно было дожидаться меня. Но я весьма благодарен вам за любезность.
Анастасий скривил изрядно озябшие губы в улыбке.
— Нечего говорить о том, граф. Я вас завез сюда, да и Келуман бы обиделся. — Заметив искру недоумения в темных глазах, он пояснил: — Как бы он понял, что с ним обойдутся по чести?
— Да, — кивнул Ракоци. — От незнакомца всегда ждешь подвоха.
— Истинно так. — Анастасий перекрестился. — Но теперь все, к общему удовольствию, кончено. Вы оба получили лошадок, а Келуман неплохой барыш. — Глаза его против воли блеснули. Он вспомнил об огромном берилле в руках безумного государя и сам подивился силе алчности, ворохнувшейся в нем.
— Иначе в вашем присутствии и быть не могло, — заметил Ракоци, наблюдая, как Келуман подвязывает к одной веревке отобранных лошадей. Лавелл уже держал в руках длинный повод. Степные кобылки его пританцовывали и заигрывали друг с другом, чтобы согреться.
Случай был слишком благоприятным, чтобы им не воспользоваться, и Анастасий предложил:
— Едем ко мне. Подкрепимся малиновкой и пирожками с капустой и мясом.
Ракоци, уже севший в седло, придержал коленями Фурию, потом взял повод у Келумана и обернулся к Шуйскому.
— Ваше радушие, князь, не имеет границ, однако мне не хотелось бы вновь утруждать вас. Да и с лошадьми еще много хлопот. Надо завести их в конюшню, накормить теплой кашей. — Он вежливо улыбнулся. — Как-нибудь в другой раз.
— Вот-вот, — подхватил Лавелл, полязгивая зубами. — О бедных животных следует позаботиться, и как можно скорее. Как, впрочем, и обо мне. — Последнее вырвалось у него с такой деланной бесшабашностью, что Ракоци насторожился.
— С вами все в порядке? — обеспокоенно спросил он.
— Да, просто я немного продрог, — ответил англичанин.
— В таком случае будет лучше, если вы заночуете у меня. Я дам вам снадобье и прикажу согреть ванну. — Ракоци повернулся к боярину. — Сожалею, что не можем ответить согласием на ваше любезное приглашение, князь.
Он поклонился, поднял в знак расставания руку и пустил свою вороную к южному въезду в Москву. Лавелл со своими лошадками потащился за ним, искренне недоумевая, как это его угораздило сделать покупку, о какой еще утром он даже не помышлял.
Наблюдая, как они удаляются, Анастасий боролся с искушением пустить свою лошадь в карьер и, обогнав маленький караван, повелеть стражникам не пускать иноземцев в столицу. Мысль сама по себе была очень приятной, но, прознай о ней царь Иван, голова Анастасия уже торчала бы на колу над московской базарной площадью, а его двоюродный смеялся бы, наблюдая, как вороны склевывают с черепа плоть.
— В чем дело, Неммин? — спросил Ракоци, когда все лошади были заведены в застланные свежей соломой стойла. — Ну, говори же.
Старому ливонцу понадобилось какое-то время, чтобы составить ответ.
— Я не хочу ни во что вмешиваться. Вы здесь хозяин.
— А ты здесь конюх, — возразил Ракоци. — Что тебя беспокоит?
Конюх упорно прятал глаза, потом повернулся к стойлам.
— Эти лошади, — пробурчал он наконец. — Вы их испортите.
Ракоци облегченно и в то же время устало вздохнул, понимая, что ливонец заводит старую песню.
— Чем же я их испорчу? — спросил с иронией он. — Зерновой кашей и снадобьем от вздутия брюха?
— Они от этого только слабеют, — пробормотал Неммин. — У них недостанет сил ходить под седлом.
— Чепуха, — сказал Ракоци. — Пусть я чужак здесь и барин, но все же понимаю кое-что в лошадях. Я прибыл сюда не пешком и не на колесах, я пересек в седле Венгрию, Богемию, Польшу. — А также Китай, Индию и Египет, мог бы добавить он.
Неммин мрачно кивнул.
— И пусть Господь на вас не осердится за то, что лошади весь день не биты. — Он сокрушенно помотал головой. — Они распустятся без кнута. Позабудут науку и перестанут слушаться вас.
Ракоци стиснул зубы.
— Вот что, Неммин, — произнес с твердостью он. — Я ведь и впрямь здесь хозяин. И повторяю тебе еще раз: спрячь подальше свой кнут. Я не желаю, чтобы моих лошадей запугивали. Не желаю, чтобы их били. Они, как и мы, Господни создания, их следует уважать.
— Да ну? — Неммин сплюнул в сердцах и оградил себя жестом от сглаза. — Над вами станут смеяться, если узнают о том, что тут творится. — Он яростно пнул сапогом клок соломы и пошел прочь, прибавив: — А после решат, что вы колдун.
— А кто об этом расскажет, если не я и не ты? — поинтересовался Ракоци.
Неммин остановился.
— Я-то не скажу никому. Я не накличу позора на дом, в котором служу, хотя и вижу в нем много неладного.
Прислушиваясь к удаляющемуся подшаркиванию сапог, Ракоци сознавал, что конюх легко может изменить своему слову. Все шепотки за его спиной так и останутся шепотками, пока царь Иван к нему благосклонен, но, как только монарх от него отвернется, они сольются в единый — немолчный и обвиняющий — вопль. Он в последний раз оглядел коней и пошел к боковой двери конюшни, за которой его уже ожидали.
— Англичанин принял ванну и уже одевается, — сообщил ему Роджер.
— Прекрасно, — кивнул Ракоци. — Мы найдем, чем его угостить?
— Все улажено, — сказал Роджер. — А для вас приготовлен кунтуш. Вы ведь наверняка захотите с ним посидеть.
Ракоци помолчал, потом поглядел на слугу.
— Ты думаешь, это не очень… благоразумно?
Ответ был уклончив:
— Нет, раз уж он дружил с мадам Клеменс.
— Ладно, — сказал Ракоци. — Одним слухом больше. Я поднимусь переодеться. Принеси мне кунтуш.
Указ царя Ивана, составленный на русском, греческом и польском языках.
